Бесконечность любви, бесконечность печали

Батракова Наталья Николаевна

– У меня все хорошо, давайте лучше за папу волноваться, - закруглила тему Катя. i

– Хорошо так хорошо, - не стала спорить Арина Ивановна.
– А ты куда сразу после больницы?

– На Чкалова. Меня Веня подбросит. Соберу вещи - и к вам.

О том, что собирается ехать к Ладышеву, Катя решила умолчать: меньше услышит вопросов, меньше получит советов.

– Знаешь, ты вот что... Не спеши без меня собираться и вещи сама не таскай, - забеспокоилась мачеха.
– Я после работы приеду, помогу. Все равно меня сегодня к отцу не пустят... Накануне

вечером свечки в храме поставила - и за его здоровье, и за твое.

– Арина Ивановна, давайте верить, что все будет хорошо!

– Давай. Вместе легче. Только ты меня дождись.

– Договорились! Но вы мне сразу позвоните, как узнаете, что у папы.

– Обязательно!

Закончив разговор, Катя приложила телефон к губам и задумалась.

«Надо отсюда быстрее убегать. В машине остался запасной комплект верхней одежды, не замерзну!» - вспомнила она и тут же набрала Веню.

Но прямо сейчас тот приехать не мог. И вряд ли сможет до двенадцати: Камолова выдала срочное задание. При этом загадочно добавил, что Проскурину ждет сюрприз. Вспомнив о вчерашнем сюрпризе, когда Потюня притащил в больницу Генриха, Катя только вздохнула, но не стала выспрашивать, чтобы снова не расстроиться.

Спустя несколько минут опять завибрировал телефон и на дисплее высветилось... «Жоржсанд».

– Здравствуйте, Евгения Александровна...
– пробормотала Катя мгновенно охрипшим голосом.

– Здравствуй, Катя... Веня рассказал, где ты и что с тобой. Жаль, я только сегодня обо всем узнала. Как ты себя чувствуешь?

Такой тон Камолова включила впервые - нежный, воркующий, заботливый. Будто с малым ребенком разговаривала.

– Спасибо, хорошо... Сегодня выписывают.

– Да, знаю. Потому главный вопрос: ты открывала больничный?

– голос звучал уже по-деловому.
– При поступлении сказала, где работаешь?

– Да, сказала, - подтвердила Катя и тут же спохватилась: - Вы не волнуйтесь, я не собираюсь его сдавать!

– Как раз наоборот: принесешь и сдашь в бухгалтерию. Деньги в твоем положении не помешают.

– Евгения Александровна, я ведь уволилась...

– Я подписала заявление, но... не дала ему хода. Так что приказа о твоем увольнении не было.

– Почему?

– Будем считать, что я... что-то предчувствовала, - ушла от ответа Камолова и предложила: - Давай обойдемся без лишних слов. Я все знаю: и об операции отца, и о том, что ты рассталась... так понимаю, с отцом ребенка, - подобрала она нужное определение.

– До конца недели можешь не появляться в редакции, больничный через Веню передашь. График отныне у тебя свободный. Сама решишь, когда и сколько работать. Да, кстати... Рекламный отдел взялся за материал по медицинским центрам. Вот и будешь им помогать.

– Хорошо...
– Катя замялась.
– Я помогу, но...

– Послушай, я не собираюсь тебя уламывать, - остановила ее Камолова.
– Более того, уважаю твое решение покинуть газету и уйти из журналистики, - голос ее стал мягче.
– Но в жизни не уйти от понятия «осознанная необходимость», и сейчас ты должна поступать как

мать. В этом я тоже тебя поддерживаю. Так что договорились: все, что случилось прежде, не обсуждается. Пока не разродишься - однозначно.

– ...Евгения Александровна, но зачем вам это?
– после паузы растроганно спросила Катя.
– Я ведь в какой-то степени и вас подставила.

– Подставила или нет - время рассудит. У каждой из нас своя правда, - вздохнула Камолова.
– Ты выполняла свой долг, я - свой. Отчасти и я не без греха, коль так вышло. Ты - хороший журналист. Жаль, если уйдешь из профессии. Это будет и на моей совести.

Катя замерла. Она и не думала искать виноватых в том, что случилось, привыкла сама за все нести ответственность. И для нее сТало откровением, что Камолова искренне переживает и способна взять часть вины на себя.

– Долгие годы я считала тебя своей правой рукой, - продолжила Жоржсанд.
– Пусть мы и не были подругами, но ты мне не чужая. Так что мой долг тебе помочь. Хотя бы как мать будущей матери.

– Спасибо!
– проглотив тугой комок, еле выдавила из себя Катя.

– На здоровье. Тебе и будущему малышу Я подготовлю коллектив к твоему возвращению: у тебя ведь столько неоконченных дел! И, пожалуйста, если вдруг что-то понадобится - звони, не стесняйся. Пообещай!

– Хорошо. Обещаю, - сдалась Проскурина и повторила: - Спасибо!

– Увидимся в понедельник!
– обрадовалась Жоржсанд.
– Тебе тоже спасибо. Как камень с души упал...

Недоуменно разглядывая зажатый в руке мобильник, Катя прокручивала в уме разговор и пыталась просчитать его последствия.

«Эх, Веня! Вот он, твой сюрприз, - Катя улыбнулась и тут же опечалилась: - Все равно нехорошо получается. Всем громко заявила, что ухожу, а теперь с большого грома, как говорится, малый дождь. Скажут: вернулась за декретными... Но других вариантов на сегодняшний день нет. Слава Богу, хотя бы один вопрос с повестки дня снят - будет на что жить. Спасибо, Евгения Александровна, сама я ни за что назад не попросилась бы! Какой бы жесткой вас ни считали, сердце у вас доброе... Спасибо!..»

«...Уф!» - прислонившись к стенке кабины выдохнула Зина и, глянув на светящиеся кнопки, недовольно отметила, что лифт будет останавливаться почти на каждом этаже.

Соответственно, придется выходить и ей, выпуская набившийся в кабину народ. А ведь могла подождать следующий. Хотя не факт, что ситуация не повторится: начало рабочего дня совпадало у большинства компаний, разместившихся в здании, и в лифты в это время было не протолкнуться.

«Первым делом надо посмотреть, что у шефа запланировано на сегодня, предупредить, отменить встречи. Затем проверить почту, позвонить Нине Георгиевне. Если что-то нужно, послать Зиновьева, - мысленно систематизировала она дела.
– Затем... Что же еще важное осталось? Со свекровью утром поговорила, с Маринкой по дороге на работу тоже. Что еще?.. Катя! Знала бы она, как бо лен шеф! Надо попросить Поляченко!
– вдруг осенило ее.
– И как я раньше не догадалась! Вместе мы быстро найдем Катю, сообщим, что Ладышев заболел! Если любит, сама прибежит! Андрей Лео должен помочь. Он только с виду такой сухой и суровый, но за шефа не меньше меня переживает... Вот интересно, а что у него на личном фронте? Вроде женат и ухожен, но женской руки и лоска не чувствуется. Необласканный какой-то. Эх, найти бы еще одного такого Поляченко, но только свободного. Не будь у него се мьи, повела бы с ним себя иначе...»