Бесконечность любви, бесконечность печали
Шрифт:
Именно ради этого Генрих и вошел в роль «лучшей Катиной подружки». По крайней мере так он всегда был в курсе, где она и •гго с ней. То, что Виталик ей не пара и рано или поздно они разнесутся, он понял еще в первый приезд. Слишком разные. Потому терпеливо ждал. Иногда, правда, сомневался: вдруг он сам уже ее полюбит?
Но в Москве убедился: любит. И любимая - вот она, рядом, стоит лишь руку протянуть. Был так перевозбужден, что даже предложение сделал, но... видно, не вовремя. Не отошла еще Катя, не отболела душа. Что ж, он готов был подождать. Столько лет терпел ее замужество, а уж
Но не зря сказал классик: бойся своих желаний - они имеют свойство сбываться. Вчера все и разрешилось, правда, со знаком минус. Оказалось, Катя любит другого мужчину, от которого ждет ребенка. Генриха это едва не убило. Однако в кладези народной мудрости предусмотрен и такой вариант: с горем надо ночку переспать. И, похоже, переспав со своим горем, Вессенберг смирился с тем, что есть.
«Хрен его поймешь!
– вздохнул Венечка.
– Вечером одно, утром другое... И как его вразумить? Неужели не врубается: не любит она его».
– У тебя есть что-нибудь от головы? Трещит, сил нет!
– взмолился Вессенберг.
– Сейчас.
Притащив рюкзак, Потюня открыл кармашек, в котором хранились таблетки. С некоторых пор ему приходилось возить с собой лекарства не только от головной боли, но и от давления.
– Спасибо!
– Генрих проглотил пилюлю, запив стаканом воды.
– За таблетки спасибо не говорят, - заметил Венечка.
– Ладно, ты тут отлеживайся, думай, а мне пора. Дело важное.
– Погоди, послушай...
– остановил гость и вернулся к разговору:
– Понимаешь, тогда, после ЭКО, я не знал, чем могу ей помочь. А сейчас знаю: я помогу ей вырастить ребенка, стану ему отцом, вдруг выдал он и в поисках поддержки поднял взгляд на Потюню.
– Пусть она меня не любит, ничего страшного! Зато я готов любит!. и ее, и ребенка! Как у вас говорят... если любишь женщину, то любишь и ее детей.
«Вот те раз!
– Веня снова плюхнулся на стул.
– Совсем крыша у мужика съехала! Не понял, что Катя без любви замуж не пойдет? Даже не поцелуется!»
– Ген... Ты бы того... не торопился с выводами, - тщательно подбирая слова, попытался он остудить пыл собеседника.
– Понимаешь, она в таком состоянии... Не до любви ей сейчас.
– Понимаю, - согласился Генрих.
– Но я готов ждать, пока она не поймет: ребенку нужен отец.
«Дурила!
– в сердцах отругал его Венечка.
– Спросил бы у меня, что такое дети. Пока есть любовь - ладно, куда ни шло. А если улотучится? Что тогда? Притом у меня дети свои. А свои и чужие -большая разница!»
– Ложись-ка ты лучше спать, - посоветовал Потюня.
– Пройдет голова - позвонишь. Вот тебе мой запасной мобильник, - положил он на стол старенький телефон с симкой, которую завел специально для клиентов.
– А я пошел. Правда спешу. До планерки надо успеть переговорить с главным редактором, - прихватив рюкзак, Веня направился к двери.
– Я тебя закрою, запасные ключи на
Отреагировав на приглушенный щелчок, Андрей Леонидович открыл глаза и в сумраке комнаты тут же уперся взглядом в черный экран большого телевизора. Сбросив плед, рывком сел на диване и осмотрелся: не приснилось - квартира шефа. В ту же секунду память до мельчайших деталей восстановила события вчерашнего вечера.
– Доброе утро!
– раздалось за спиной.
Поляченко оглянулся. Ладышев стоял на кухне и, судя по звуку, что-то наливал.
– Который час?
– спросил гость.
– Восемь утра. Как спалось?
– Хорошо, спасибо. Заспался что-то, - повинился он.
– Жаль, я отключился раньше, не пришлось бы вам мучиться на диване. Здесь есть гостевая комната.
– Ничего страшного, я привык спать на диване, - натягивая брюки, успокоил Поляченко.
– Как себя чувствуете?
– Лучше. Почти хорошо. В отличие от прошлой ночи, спал как убитый. Даже не помню, когда в спальню перебрался. Вам чай или кофе?
– Чай, если можно.
– Чай так чай... Пойдемте, провожу в санузел... Зубные щетки, одноразовые станки, пена, полотенце - выбирайте, - предложил Вадим, открыв дверцу шкафчика.
– Душевая кабина... Здесь все для гостей, так что не стесняйтесь. Я пока завтрак приготовлю.
– Не беспокойтесь, не стоит, честное слово, - смутился гость.
– Я никогда не завтракаю, обхожусь чашкой чая.
– А что так?
– удивился хозяин.
– Жена не готовит?
Да как-то... не заведено у нас. Я на работу всегда рано уходил, пни с дочкой еще спали. Хотя и ужинами из-за поздних возвращений меня тоже не баловали.
Понятно, - кивнул шеф и, подумав, добавил: - Похоже, не у одного меня проблемы на личном фронте.
Поляченко в ответ только вздохнул.
«У меня уже не проблемы, - констатировал он, бреясь перед зеркалом.
– У меня полный крах семейной жизни. У шефа хотя бы надежда жива, а у меня и ее не осталось... Сказать, что Проскурина нашлась или, учитывая его состояние, подождать? Надо сказать. И правильно сделает, если сразу в больницу помчится. Если любит, то ни болезнь, ни температура не удержат... Хотя за руль ему все же нельзя».
Когда Андрей Леонидович вернулся на кухню, шеф, прижав трубку плечом, нарезал овощи и разговаривал по телефону.
– ...Все хорошо, мама, не волнуйся. Вот завтрак готовлю. Как доктор могу сказать: если больной хочет есть - значит, пошел на поправку... Я же не обманываю - температуры нет... Ну почти нет, тридцать семь с хвостиком... Хорошо, обещаю, что никуда не поеду... Да, конечно... Вы с Галиной Петровной смотрите не заболейте. Все, я завтракать пошел, - закончил он на мажорной ноте.
– Мама волнуется, - объяснил, отложив телефон. Раздался звонкий писк зуммера.
– Бутерброды готовы. Присаживайтесь,