Без названия
Шрифт:
– На кой она хрен нужна теперь?
– пожал плечами Огановский.
– Тоже верно. Однако он собрал уже хорошую библиотеку публикаций.
– Куда потом собираетесь?
– Домой.
– Поехали ко мне в мастерскую, покажу новую работу, есть бутылка коньяка.
– Что нам одна бутылка!
– подмигнул Жадан.
– Найдем еще одну.
– Тогда через сорок пять минут встречаемся у конечной трамвайной, сказал Жадан...
Встретились точно, не ждали, не искали друг друга... Двумя трамваями добрались в другой конец города. Там на пустыре, который был выделен под застройку для Союза художников,
– Для кого ты этого скакуна делаешь?
– спросил Чаусов, обходя скульптуру вокруг.
– Заказали для одного города, - уклончиво ответил Огановский.
– Когда будет готов, скажу. Я ведь суеверный, все расскажешь, а потом, глядишь, заказчик откажется платить...
Выпивать они устроились за большим самодельным столом. Огановский открыл шпроты, банку огурцов, банку томатного сока, нарезал колбасы.
– Закуска как раз для коньяка, - засмеялся Жадан.
Бутылку они выхлестали быстро, незаметно, под треп. Принялись за вторую, но Жадан отказался пить:
– Не хватит ли, мужики?
– Сам же нарывался на вторую, - сказал Огановский.
– Как хочешь, а мы с Алешкой еще врежем.
– Что ты купил на барахолке?
– спросил он у Чаусова.
Тот показал им пожелтевший от времени, затрепанный журнал "Вал". Это был литературно-художественный альманах, изданный в Харбине в 1922 году. В нем небольшая публикация "Судьба Диомиди в большевистской России".
– Что ж, давай за такое приобретение еще по одной.
– А как на похоронах выглядела наша матрона Долматова?
– Поплакала, - сказал Жадан.
– Крокодиловы слезы, - буркнул Чаусов.
– Не скажи, это для нее потеря, - возразил Жадан.
– Ничего, к ней не зарастет народная тропа, - усмехнулся Огановский.
– Я однажды отдыхал с нею в Доме творчества художников. Шутя полез к ней, она тут же купальник принялась стаскивать.
– Да ну ее к черту!
– отмахнулся Чаусов.
– Кто же и за что все-таки убил старика?
– спросил Огановский.
– Кто знает? Ищут, - сказал Жадан.
– Это начнут тягать всех, кто с ним мало-мальски имел дело, - сказал Огановский.
– И вас пригласят.
– У нас с Алешей уже алиби есть, - засмеялся Жадан.
– А как же! У нас все есть, - пьяно дернул головой Чаусов...
Они просидели еще час, вторую бутылку не осилили, выпили по две чашки крепкого кофе и разошлись...
К вечеру в понедельник Джума уже знал: Жадан Святослав Юрьевич, сорока двух лет, сотрудник Фонда имени Драгоманова, женат, адрес: улица академика Сахарова, 8, квартира 4; Чаусов Алексей Ильич, сорока двух лет, разведен, сотрудник Фонда имени Драгоманова, адрес: улица Гончарная, 31, квартира 10; Огановский Борис Никитич, сорока пяти лет, женат, член Союза художников, скульптор, проживает по улице Заньковецкой, 26, квартира 2; Манукян Давид Ованесович, тридцати девяти лет, женат, член Союза художников, художник-реставратор, адрес: улица Софьи Перовской, 91, квартира 34;
Это было полдела, даже не полдела, а четверть. Теперь надо отлавливать участковых, получить от них какую-нибудь информацию. Хорошо, если участковый добросовестный, толковый, а не какой-нибудь бездельник, ошивающийся в подсобках магазинов.
Он принялся обзванивать участковых. Троих поймал на месте, двое отсутствовали. На следующий день Джума созвонился и с этими двумя. В сущности два дня Джума убил на встречи и беседы с участковыми. Результат по пятибалльной системе можно было оценить в единицу. Но и единица для Джумы была цифрой о чем-то говорящей, а именно о том, что, по словам участковых, интересовавшие Джуму люди были обыкновенными гражданами, одни приветливо-словоохотливы с соседями, другие вежливо-сдержанные, никаких жалоб со стороны соседей, ни пьянок, ни драк, ни частых шумных сборищ. Может и не ангелы, но никому не досаждают. Джума понимал, что подобная информация, наверное, разочарует Паскалову, но не станет же он городить небылицы. Как есть, так и есть, дальше пусть копает сама...
В дверь постучали.
– Войдите, - сказала Кира.
На пороге возникла высокая женщина, крупная, но ее нельзя было назвать полной, все выглядело пропорционально росту, лишь немного обозначился второй подбородок; лицо смуглое, черный разлет больших бровей над красивыми темно-карими глазами, большой рот, четко очерченные губы с едва заметным темным пушком по краям, открытый чистый лоб, смоляные волосы туго оттянуты к затылку. Одним словом, женщина броская.
– Я Долматова, - спокойно сказала она.
– Вызывали?
– Заходите, садитесь, Людмила Леонидовна, - предложила Кира.
Долматова села. Дорогую кожаную сумку, большую, под стать хозяйке, поставила у ног.
– Я веду дело по убийству Гилевского, - сказала Кира.
– Естественно, хочу познакомиться с ближайшим его окружением.
Долматова посмотрела на нее так, словно удивилась: такая молодая и вроде неприметная женщина, а занимается убийством, и спросила:
– Чем я могу быть полезна?
– Пока не знаю, - улыбнулась Паскалова.
– Кто же его убил и за что?
– Этого тоже еще не знаем.
– Но хоть какие-то подозрения у вас есть?
– Выясним, - неопределенно ответила Кира. Ей не понравился напор Долматовой, словно перехватывавший инициативу.
– Поэтому хочу поговорить с вами, - и не делая паузы, удерживая нить разговора в своих руках, продолжила: - Как давно вы знали Гилевского?
Долматова бросила взгляд на Кирину зажигалку "Клиппер", лежавшую на столе, спросила:
– Вы курите? Разрешите мне закурить?
– Курите.
– Кира протянула ей сигареты и зажигалку.
Когда Долматова вытаскивала сигарету из пачки, Кира отметила: узкая ладонь, тоненькие, изящные, ухоженные пальцы как-то не очень соответствовали крупной фигуре Долматовой. Закурив, Долматова сказала:
– Мы были знакомы с тех пор, как я пришла работать в музей. Пятнадцать лет.
– А кем вы работаете, Людмила Леонидовна?
– Заведую отделом иудаики.
– Вы хорошо знали Гилевского?
– Естественно. Пятнадцать лет достаточный срок.