Без названия
Шрифт:
– Как он возник у вас?
– Проходит свидетелем у Скорика.
– Забавный расклад.
– И еще: надо не прозевать, когда он возвратится. Скорик будет его допрашивать, как своего свидетеля с прицелом на наши интересы. Вы поняли меня?
– Что ж тут понимать!.. А как эти собиратели антиквариата из моего списка?
– Пока общие слова. У всех алиби. Остался еще один, сейчас должен прийти.
– Что ж, Бог в помощь...
Скульптор Борис Никитич Огановский припозднился минут на двадцать. Он вошел шумно дыша, крупный, тяжелый, голубая
– Извините, опоздал маленько, - сказал он, - и Кира уловила запашок алкоголя.
– Работяги привезли камень, надо было с ними бутылку удавить, он сел и стал застегивать пуговицы на сорочке.
– "Так в чем душа моя повинна?" - процитировал он чью-то стихотворную строку.
– Это вам лучше знать, - улыбнулась Кира.
– Борис Никитич, у вас, говорят, лучшая в городе коллекция работ старинных резчиков по кости?
– Вы что, тоже интересуетесь этим предметом?
– Постольку-поскольку.
– Да, коллекция у меня отменная. Двадцать лет собираю. Мне музеи предлагали продать им, давали большие деньги. Но кто же продает штучные вещи!
– А в городских музеях есть подобные коллекции?
– Нет. Даже частных коллекций, кроме моей, почти не существует.
– Гилевский знал о ней?
– Возможно. Мы с ним на эту тему не беседовали. Мы были знакомы только визуально: я знал его в лицо и знал, кто он, а он, возможно, и видел меня на какой-нибудь выставке, но не знал, кто я.
– Что это вы так уничижительно? Говорят, вы талантливый скульптор.
– Талантлив был Роден, Манизер, Мухина. Я добротный профессионал, многое делаю лучше других. Вот в этом я уверен.
– Что вы думаете об убийстве Гилевского?
– Дикая история. Что-то произошло на их музейной кухне, а что именно, - даже не задумывался. Что там за дрязги, кто кого опередил - понятия не имею. Вот если б вы спросили про Союз художников, тут бы я вам развернул рельефную панораму. А музеи - как запечатанные консервные банки.
– У вас хорошая память?
– Не жалуюсь.
– Тогда вспомните, пожалуйста, где вы были двадцать первого июня, во второй половине дня, скажем с семнадцати до двадцати одного часа.
– Зачем мне мучить память, у меня кондуит есть, - из нагрудного кармана он извлек затрепанный блокнот без обложки.
– Я, чтоб не запутаться в делах, расписываю себе наперед каждую неделю, - он послюнявил палец, полистал блокнот.
– Так... вот двадцатое... Что тут у нас? Поездка за глиной на скульптурную фабрику, легкий банкетос у Иванцева по случаю аванса... Так... Двадцать первое... Встреча с детьми в художественном кружке, поездка на автосервис, чтобы поменять амортизатор, в два обед с Оксаной, Оксана - это моя новая натурщица, - сказал он, глядя на Паскалову...
– Дальше... Исторический музей, выставка старинной мебели... Значит в интересующее вас время я был на этой выставке, - он спрятал блокнот.
– Вас это устраивает?
–
– Хорошо знаком. Случается, выпиваем вместе.
– Я смотрю, в ваших записях все - дела, а о работе - ни слова, улыбнулась Кира.
– А что записывать о работе?
– пожал он плечами. Работа есть работа. Каждый день с шести утра до двенадцати. Это железное правило нарушается в редких случаях.
– Борис Никитич, возможно ли, чтоб во время посещения вами выставки мебели там был в это же время кто-либо из ваших знакомых, но вы его или ее, если это она, не увидели?
– Исключено! Зальчик там небольшой, вход и выход один, движение вдоль экспонатов произвольное, хочешь иди слева направо, хочешь справа налево. Так что все время перед глазами чьи-то физиономии. Да и народу в тот день там было немного, человек десять-пятнадцать. Вот если мы пойдем с вами туда в одно время, я обязательно вас увижу, - игриво заключил он.
А она подумала: "Кто из них в таком случае врет: либо Чаусов с Жаданом, либо он". Но не сказав об этом своем предположении, поблагодарила его, и он ушел...
Кира собрала бумаги, заперла в сейф, три экземпляра книги профессора Самарина "Челлини, Фаберже, Диомиди - великие мастера", оставленные ей Чаусовым, аккуратно, чтобы не выпали закладки Чаусова, положила в большой целлофановый пакет и отправилась в библиотеку Академии наук.
Это было старинное трехэтажное здание с широким порталом, над которым декоративный балкон поддерживали две могучих консоли в виде львиных голов. Пожалуй, со студенческих лет Кира не была в этой богатой библиотеке.
Предъявив удостоверение дежурной, Кира прошла к замдиректора по научной части. Ею оказалась немолодая женщина весьма строго и немодно одетая, но хорошо причесанная.
– Садитесь, - пригласила она Киру.
– Я вас слушаю.
– Мне нужны публикации, связанные с именем художника-ювелира Георгоса Диомиди.
– Я не знаю, что у нас есть. Сейчас попрошу библиографа, пусть посмотрит. Вам придется подождать, - женщина позвонила по внутреннему телефону: - Виктория Антоновна, пожалуйста, поищите, что у нас есть, связанное с художником-ювелиром Георгосом Диомиди... Да... Сейчас, пожалуйста...
– Я не буду мешать вам, если здесь посижу?
– спросила Кира.
– Ради Бога, сидите...
Минут через пятнадцать позвонила библиограф, что-то стала диктовать, замдиректора записывала на формулярную карточку, затем, закончив, поблагодарила и протянула карточку Кире:
– Вот все, чем мы располагаем.
Кира читала: "А.Самарин. Челлини, Фаберже, Диомиди - великие мастера, издания 1957-го, 1959-го, 1970-го годов", "Альбом-буклет. Фотоизображения изделий Диомиди. 1955 г.", "Дж.Бэррон. К истории ювелирного дела. Издательство "Артистик букс", Нью-Йорк, 1960 год, перевод с английского", "М.Гилевский. Сравнительное исследование, 1966 г. Университетское издательство". "А.Чаусов. Место Диомиди в русском ювелирном деле, 1970 год. Университетское издательство".