Без названия
Шрифт:
– Думаю, эту бумажку можно похерить. Сейчас во всяком случае, сказал Щерба.
– Она только будет путаться под ногами.
– Фамилия Чаусов есть в списке собирателей антиквариата, который добыл Джума, - заметил Войцеховский.
– Там он фигурирует, как собиратель публикаций о Фаберже и Диомиди.
– Ладно. На этом закончим, - сказал Щерба.
Кира и Джума вернулись в ее кабинет.
– Джума, у нас восемь человек в списке, которых вам надо искать. Кроме того, нужно установить, кто такая наследница - Людмила Леонидовна Долматова. Поэтому я предлагаю еще раз пройтись по списку,
– Сразу же можно отодвинуть двоих - женщин: Вяльцеву и Всесвятскую, согласился Джума.
– В первую очередь мы поставим Жадана и Чаусова - оба кандидаты искусствоведения, работают в Фонде имени Драгоманова. А ведь это тоже музей, только называется Фондом. Затем скульптор Огановский, художник-реставратор Манукян. Я иду по близости их профессий к Гилевскому. И в последнюю очередь можно поставить генерала в отставке Клюева и профессора Бруевича, он доктор медицинских наук, если мне не изменяет память, заведует кафедрой сосудистой хирургии. Полагаю и Клюев, и профессор - люди в возрасте. А нам сперва нужны те, кто помоложе. Вы меня понимаете?
– А что ж тут не понимать? Беготни хватит.
– Что поделать, - смутилась Кира.
– Такая у нас с вами профессия.
– Дай Бог до пенсии дожить.
– Доживем, Джума. Мне ведь больше, чем вам осталось.
– Ладно, не будем подсчитывать...
7
В субботу в семье Щербы завтракали обычно поздно, он позволял себе поспать лишний час. В эту субботу у них ночевал старший внук: у младшего начался грипп, подхватил в садике, поэтому, чтоб уберечь старшего, дедушка с бабушкой забрали его к себе.
– Не шуми, - все время одергивала жена Щербу, - дай ребенку поспать...
Щерба побрился новым станком "Шик", который ему подарили сын и невестка в день рождения. Потом завтракали втроем. Затем Щерба спустился в подъезд вытащить из почтового ящика газеты.
– Дед, иди ко мне, - позвал внук из другой комнаты.
Щерба вышел.
– Посиди со мной, - попросил мальчик.
– Что мы будем делать?
– спросил Щерба.
– Давай поговорим.
– Давай, - согласился Щерба.
Оба умолкли.
– Почему же ты не говоришь, я жду, - сказал внук.
И Щерба с тоской подумал, что не знает, о чем говорить с мальчиком. Он готов был отвечать на вопросы, но не быть лидером в разговоре с ребенком. "Сукин ты сын, Миня", - сказал он себе, а внуку вдруг предложил:
– А что если мы пойдем с тобой в город?
– И в магазины?
– Можем и в магазины. Иди к бабушке, пусть оденет тебя...
В центр города они пошли пешком. Мальчик останавливался у каждого ларька с богатым ассортиментом жвачки, шоколадок, напитков. Потом пошли в магазин игрушек. К жвачке и шоколадке "Марс" прибавилась заводная машинка-модель. Погода была хорошая, и они проболтались по городу почти два часа...
– Пойдем на трамвай, устал, небось, - предложил Щерба.
– Пойдем, - согласился внук.
Они ждали трамвая. Рядом находилась центральная гарантийная часовая мастерская. Щерба прошелся вдоль больших окон-витрин, сквозь которые были видны столы мастеров и их склоненные головы с зажатыми
Он постучал в витрину, старик поднял голову, увидел, узнал, жестом показал - зайди, мол. Вместе с внуком они вошли в мастерскую. Арончик подошел к ним.
– Маленький прокурор, - кивнул старик на мальчика.
– Не дай Бог, - засмеялся Щерба.
– А ты все еще работаешь? Глаза поберег бы.
– Уже беречь нечего. Я на пенсии давно, но дома сидеть не могу. А тут за столом из окна людей видишь, суету. А ты как, прокурор?
– Что я? Тоже ведь уже пенсионер, и тоже вкалываю.
– Тоже мне пенсионер! Мальчишка! Я ведь старше тебя лет на пятнадцать. Никого из старых мастеров не осталось. Ни портных, ни ювелиров, ни часовых мастеров, ни скорняков. Все разъехались - одни в Америку, другие в Израиль, третьи на тот свет, - он вздохнул.
И тут мелькнула какая-то мысль, и Щерба спросил:
– А где Канторович?
– Лейба? В Израиле, в Хайфе.
– Жив?
– Жив. Второй инфаркт перенес. Он старше меня на восемь лет.
– Пишет?
– Редко... Ах, какой мастер был! Художник!
– Арончик, у тебя адрес его есть?
– Конечно, переписываемся ведь. Хочешь написать?
– А почему бы нет!
– Правильно, старому еврею приятно будет, - одобрил Арончик, не зная, какая мысль засверлила Щербу.
– Я адрес тебе дам, прокурор, у меня тут в ящике его последнее письмо, ребятам читал, подожди минутку.
– Он ушел в подсобку, где висел пиджак, и вернувшись, протянул Щербе конверт.
– Будешь писать, сообщи, что адрес его тебе дал я.
– Хорошо. Ну, будь здоров, Арончик. Рад был повидать.
– Заходи почаще, поболтаем. А то когда-нибудь придешь, спросишь Арончика, а тебе скажут: "Арончик?! Так он уже год, как на еврейском кладбище поселился..."
Вечером, когда ребенка накормили-напоили, искупали, Щерба сел к письменному столу, достал лист бумаги и задумался, словно брал разгон. "Риску никакого, - уговаривал он себя.
– Ну, не ответит, или вообще затея моя дурацкая. Что потеряю? Истрачусь на почтовые расходы?" Он хорошо помнил Льва Исааковича Канторовича. Это был самый опытный, самый знающий, самый старый в городе ювелир. Воистину художник, как говорят, золотых дел мастер. Попасть к нему можно было только по блату, он не брался за что попало, а только за ту работу, которая приносила наслаждение, как живописцу, ловящему и поймавшему вечно ускользающий зеленый луч. Много лет прокуратура приглашала Канторовича, когда требовалась квалифицированная экспертиза. Щерба знал его, пожалуй, не меньше четверти века...