Бездомники
Шрифт:
— Безполезно. Меня не вылечатъ. Да если и вылечили-бы, что я трезвый длать буду, куда я пойду?
— Тогда можно попріодть тебя и мсто теб какое-нибудь найти.
— Помогите ужъ такъ, дяденька. Дайте денекъ, другой пожить всласть…
— Это вдь значить на вино теб дать. На вино ты просишь.
— Не скрываюсь. Погуляю на свобод и опять въ нищенскій комитетъ попаду. Перешлютъ.
Дядя покачалъ головой и прищелкнулъ языкомъ.
— И это ты прямо мн въ лицо, безъ зазрнія совсти говоришь, — сказалъ онъ. — Безстыдникъ!
— Что-же
— А если-бы тебя въ монастырь послать, на покаяніе, грхи замаливать? Тутъ даже говорили у насъ въ рынк, что мы тебя на Валаамъ въ монастырь послали.
Чубыкинъ отрицательно отмахнулся головой.
— Думаю, что безполезно. Выгонятъ. Какъ только напьюсь — и протурятъ.
— Тамъ вдь вина достать негд. Тамъ слдятъ.
— Вино во всякомъ мст достать можно, дяденька. Да и не чувствую я призванія, не такой я человкъ. Погибшій я человкъ, — отвчалъ Чубыкинъ.
Дядя задумался и черезъ минуту произнесъ:
— Ну, что намъ съ тобой длать
— Помогите, не мудрствуя лукаво, несчастному человку, — поклонился въ поясъ Чубыкинъ.
— Да вдь на вино просишь ты, на вино. А на вино я дать не могу.
Чубыкинъ тяжело вздохнулъ.
— На вино-съ…
— Одть тебя благопристойно — пропьешь.
— Пропью, дяденька. Да и зачмъ вамъ одвать меня? Дорого стоить. А лучше выдайте такъ три-два рублика и пары дв блья на передвку. Въ баню надо сходить, а перемниться нечмъ.
— Блье теб сейчасъ дадутъ. А денегъ не дамъ, не дамъ нынче. И не ходи ты ко мн домой. И дома я скажу, чтобъ теб не давали. Да и не срами меня дома, пожалй.
— Домой къ вамъ не пойду. Хорошо, извольте. За блье спасибо… Дай вамъ Богъ здоровья. Но ужъ зато и вы пожалйте меня несчастнаго — дайте денежной милости рубликъ. Пить, сть надо.
— Если хочешь, тебя здсь на двор приказчики накормятъ.
— А вдь вамъ это все-таки непріятно будете все-таки мараль на васъ. Такъ дайте рубликъ-то, и я въ закусочную пойду.
Чубыкинъ опять поклонился. Дядя размышлялъ.
— Положимъ, ты ужъ и такъ насъ вконецъ здсь осрамилъ, — произнесъ онъ. — Ты который день по рынку-то ходишь?
— Второй. Только второй-съ.
— И всхъ обошелъ?
— Нтъ, дяденька, не всхъ еще.
— Хорошо, я дамъ теб блье и два рубля денегъ, но и ты мн дай слово, что больше у насъ въ рынк не покажешься. Даешь слово?
— Могу, дяденька. Позвольте только папаш въ сумеречкахъ объявиться. Надо будетъ съ него заполучить малую толику за ныншнее прибытіе изъ богоспасаемаго града…
— Ты шутовства-то передо мной не выкидывай! — строго перебилъ его дядя, нахмуривъ брови.
— Я въ серьезъ, дяденька. Вдь папаша мой маменькинымъ-то капиталомъ посл ихней смерти овладлъ, а онъ по закону мн принадлежитъ, такъ долженъ-же онъ хоть чмъ-нибудь со мной подлиться.
— Ну, къ отцу я допускаю, — согласился дядя… — А по чужимъ торговцамъ въ нашемъ рынк больше ходить не будешь?
— Извольте, дяденька,
— Бери два рубля, бери! Хоть и совстно мн давать теб завдомо на вино.
— Ахъ, дяденька…
— Уходи! Довольно! — махнулъ рукой дядя. — Кондратьевъ! Дать Пуду дв перемны блья изъ лавки, да и пусть уходитъ съ Богомъ! — крикнулъ онъ приказчику въ лавку, а Чубыкину сунулъ въ руку не два, а ужъ три рубля.
— Благодарю покорно, дяденька.
— Уходи, уходи! И ужъ больше ни ногой… За это даже три рубля даю.
Чубыкинъ вышелъ изъ-за перегородки. Приказчики дяди тотчасъ-же вручили ему дв пары блья. Онъ запихалъ блье подъ пиджакъ и кацавейку и затянулся ремнемъ.
— Такъ цле будетъ. Мы люди походные… — пробормоталъ онъ, выпросилъ еще у приказчиковъ двугривенный и удалился, расшаркавшись передъ ними валенками.
XI
Чубыкинъ сдержалъ данное дяд слово и ужъ въ этотъ день въ рынк и около рынка больше не появлялся. Онъ даже вообще не просилъ сегодня больше милостыни, чувствуя, что въ карман его звенятъ четыре съ чмъ-то рубля, и отдался бражничанью въ закусочныхъ и чайныхъ той мстности, гд помщался ночлежный домъ, въ которомъ онъ провелъ дв ночи, разумется, не забывая и винныхъ лавокъ. Въ закусочныхъ лъ онъ только селянки, кильки, сосиски, сырую кислую капусту. Онъ ждалъ Скосырева, съ которымъ, по условію, долженъ былъ встртиться около ночлежнаго пріюта, когда Скосыревъ вернется съ кладбища. Визитъ свой къ отцу Чубыкинъ отложилъ до завтра или послзавтра, приберегая ту срывку, которую онъ сдлаетъ съ отца, къ такому времени, когда отъ имющихся въ карман четырехъ рублей останется очень немного.
Со Скосыревымъ Чубыкинъ встртился только въ сумеркахъ въ винной лавк, близъ ночлежнаго дома. Чубыкинъ купилъ себ мерзавчика и выходилъ изъ винной лавки, а Скосыревъ входилъ въ винную лавку за мерзавчикомъ. Чубыкинъ былъ уже пьянъ, а Скосыревъ еще пьяне его.
— Не попался? — спросилъ его Чубыкинъ.
— Какъ видишь, на свобод, хотя на Васильевскомъ остров и удиралъ отъ фараона, — отвчалъ Скосыревъ. — Даже свистки тотъ давать началъ, но я подъ ворота, на дворъ и слъ за полнницами дровъ. Спасибо, что не надулъ и пришелъ къ товарищу, — прибавилъ онъ. — Сегодня я тебя, Пудя, самъ попотчивать могу… Невстк на отместку… На кладбищ стрлялось важно.
— Ну?! А я, какъ общалъ, для бани теб переодвку блья принесъ.
По мерзавчику Чубыкинъ и Скосыревъ выпили тутъ-же на тротуар, около винной лавки и закусили баранкой, которую Скосыревъ имлъ при себ.
— Такъ пойдемъ въ баню-то? — предложилъ Скосыревъ. — У меня гршное тло давно бани просить.
— Завтра. Завтра утречкомъ мы въ баню пойдемъ, а сегодня я гулять хочу, кутья поповна, — отвчалъ Чубыкинъ. — У! Загуляла ты, ежова голова! — воскликнулъ онъ, какъ-то заржалъ отъ восторга, крутя головой, и стукнулъ ногой въ тротуаръ. — Потчуй меня, товарищъ, сегодня, пои виномъ, корми селянкой!