Бездомники
Шрифт:
— Ты тутъ? — были первыя слова Скосырева, когда онъ продралъ глаза. — На постояломъ мы, кажется? Ловко, что не попались. А вдь что выпито-то было!
Оба они сли на койку и держались за головы.
— Фу, какъ скверно! — произнесъ наконецъ Скосыревъ.
— Вставай. Разомнешься… — отвчалъ Чубыкинъ и самъ всталъ, но его такъ качнуло въ сторону, что онъ опять попридержался за стну. — Наблудили мы съ тобой, Скосырь…
— За то важно погуляли. Напиться-бы теперь чего-нибудь. У меня языкъ, какъ суконный.
— А деньги-то есть-ли?
— Надо
— Много. Ты помнишь-ли, что вчера здсь на постояломъ было? — спросилъ Чубыкинъ.
— Да что было? Пили, ли.
— А съ кмъ? Компанія какая была? Кто съ нами былъ?
— Ничего не помню, — сознался Скосыревъ, шаря по карманамъ, и тотчасъ-же сказалъ:- У меня ни копйки не осталось. Была мдная солдатская пуговица, да и та исчезла.
Шарилъ въ карманахъ и Чубыкинъ.
— Постой… Что-то есть, — проговорилъ онъ и вынулъ изъ штановъ три копйки, а затмъ дв.
— Все? Только-то и осталось? — удивился Скосыревъ.
— Вотъ гривенникъ еще… — произнесъ Чубыкинъ, вытаскивая изъ пиджачнаго кармана маленькую монетку. — Стой! Еще копйка есть! — радостно воскликнулъ онъ.
— А вчера ты говорилъ, что было четыре рубля?
— Было да сплыло, другъ. Съ походцемъ четыре рубля было.
— Ловко! Сколько прокутили-то! Вдь и я вчера на кладбищ около рубля настрлялъ.
— Можетъ быть и обшарили насъ, — сдлалъ догадку Чубыкинъ. — Вдь ничего не помню, что было, съ кмъ гуляли.
— Пошарь еще…
— Да чего-жъ тутъ шарить-то! Вс карманы обшарилъ.
— Тутъ вдь и на два мерзавчика не хватитъ, чтобы опохмелиться.
— Гд хватитъ! Надо опять стрлять. На баню хватитъ.
— Не вывалилось-ли что на койку?
Скосыревъ поднялъ подушку, но подъ подушкой лежала только посуда отъ сороковки водки.
— И это деньги, — сказалъ Чубыкинъ и взялъ бутылку въ карманъ.
— Бльишко-то цло-ли для переодвки? — спросилъ Скосыревъ.
— Цло! — хлопнулъ себя Чубыкинъ по груди и по животу. — Какъ обмотался имъ вокругъ тла, такъ и не распоясывался:
— Пять рублей прогуляли, скажи на милость! — вздыхалъ съ сожалніемъ Скосыревъ.
— Э, что! Брось! Зато погуляли всласть, — махнулъ рукой Чубыкинъ. — Настрляемъ еще. Чего намъ копить? Вдь не домъ строить, не квартиру меблировать. Будетъ день — будутъ и деньги. Волка ноги кормятъ. У меня отецъ еще въ запас есть. Только-бы фараонамъ въ руки не попасться.
— Въ баню сводишь меня?
— Общалъ, такъ ужъ не спячусь. Я не пяченый купецъ, — отвчалъ Чубыкинъ и сейчасъ-же сталъ строить планъ, какъ провести сегодняшній день. — Шестнадцать копекъ у меня есть, да посуда. Посуду продадимъ за три копйки — будетъ девятнадцать. На шесть копекъ мы здсь чаю напьемся, стало быть у насъ останется тринадцать. Баня съ двоихъ десять, на дв копйки мыла. Копйка еще въ остатк. А тамъ — стрлять. Ты на кладбище ступай, а я передъ отцомъ объявлюсь. Долженъ-же я съ него что-нибудь взять за этотъ приходъ въ Петербургъ.
— А который теперь часъ? — задалъ вопросъ Скосыревъ.
— Давеча
— Ну, такъ мн на кладбище поздно. Какое теперь кладбище! Пока дойду до кладбища — заупокойныя обдни кончатся, милостыню заупокойную раздадутъ.
— Постой… Чего ты не сообразя болтаешь! Сначала чай пить будемъ, потомъ въ баню пойдемъ, а ужъ посл бани ты ступай на кладбище. Къ вечерн попадешь.
— За вечерней только младенцевъ хоронятъ. Какое тутъ поминовеніе! — возразилъ Скосыревъ. — Нтъ, ужъ на кладбище завтра, а сегодня придется по мелочнымъ лавочкамъ и мяснымъ копйки собирать.
— Длай, какъ знаешь. Теб съ горы видне. Кому-же и знать кладбищенское дло, какъ не кутейнику, — согласился съ нимъ Чубыкинъ. — А я такъ разсуждаю, что на кладбищ весь день народъ. Прізжаютъ сродственники по своимъ покойникамъ панихиды служить, подаютъ нищимъ.
— Послобденная милостыня — овчинка выдлки не стоитъ.
Чубыкинъ и Скосыревъ вышли изъ коморки, гд спали, въ общую комнату постоялаго двора, гд стояла стойка и за ней помщался хозяинъ — сдовласый мужикъ съ большой бородой въ ситцевой рубах, въ жилетк и бломъ передник.
— Хорошо-ли почивали, кавалеры? — привтствовалъ онъ Чубыкина и Скосырева.
— Спали ладно. А только пропились мы вчера, — отвчалъ Чубыкинъ. — Башки трещатъ, а опохмелиться не на что.
— Вольно-же было вамъ незнакомыхъ-то личностевъ потчивать!
— Чайку-бы намъ на пятачокъ. Только денегъ и осталось. Ублаготвори…
— Ладно. Садитесь.
Чубыкинъ и Скосыревъ услись за столъ.
Въ комнат было мало постителей. Одинъ мужикъ въ нагольномъ полушубк лъ селедку, закусывая хлбомъ, а другой, въ сермяжномъ армяк, хлебалъ щи.
XIII
Въ бан Чубыкинъ и Скосыревъ сидли долго. Они мылись, нжились на полк, хлестались вниками и даже успли кое-какъ выстирать свое грязное блье и опять ползли на полокъ. Было будничное утро, народу въ бан было мало и распоряжаться имъ собой было вполн свободно.
Когда они вышли изъ бани, у нихъ нисколько не было денегъ. Послднюю копйку Чубыкинъ отдалъ старост за сторожку, за что и былъ осыпанъ ругательствами старосты по случаю ничтожности платы.
— А еще блье свое стирали, черти! Нешто это у насъ полагается? — закончилъ онъ.
— Ну, ты потише… Ты не очень… Ругаться-то и мы горазды… — огрызнулся на него Чубыкинъ и проскользнулъ въ двери. — Вдь вотъ теперь самое прямое дло опохмелиться малость, а у насъ даже и на мерзавчика на двоихъ нтъ, — сказалъ онъ Скосыреву, выйдя на улицу.
— Бльишко спустить, да никто не купить. Сыро оно, — отвчалъ Скосыревъ. — Пожалуй, еще въ подозрніе попадемъ. Скажутъ: съ чердака стащили. Но вдь у тебя, Пудъ, отецъ есть въ запас.
— До отца-то когда еще дойдешь. А у меня сейчасъ щемить душу и хмельная эта самая жаба вина просить. Надо пострлять. Иди по мелочнымъ лавкамъ и проси. Я по одной сторон улицы, ты по другой, а потомъ сойдемся. Ужъ хоть-бы гривенникъ покуда набрать.