Безвыходное пособие для демиурга
Шрифт:
Я швырял обглоданные кости за окно и хохотал. И это не казалось мне вульгарным.
Раз в жизни, попав в такие обстоятельства, можно позволить себе маленькие студенческие безобразия!
Я наелся, отодвинул от себя тушку и сыто икнул. Таким вот бюргером я никогда не был. Может быть, это и есть мое истинное лицо? А тот благовоспитанный и приличный мальчик из института – это просто моя маска?
Или я и есть пай-мальчик, а этот маленький дебош – всего лишь смешная попытка доказать самому себе, что я способен на бунт?
Я умылся, вытерся
Вот что есть литература в моем понимании? Строгое следование правилам, школам и традициям.
В романе должен быть враг, девушка, в которую непременно влюблены и сам герой, и его закадычный друг. Необходимы приключения: погони, перестрелки, ранения и героические подвиги. А магические фокусы – это уже как приложение к реальным приключениям.
Но разве это есть в написанной мной истории?
Как раз все наоборот: моим миром правит магия и все погони и перестрелки возникают именно в виду существования неких потусторонних вещей.
В моих рассказах приключения прилагаются к магии. Я просто перевернул все с ног на голову, и посмотрел, что из этого получается.
Мне понравилось, а вот как на счет обычных читателей? И будут ли они у меня?
Да, я сбежал от мира, и никто меня сюда палкой не гнал. Я нашел место, созданное именно для меня.
Здесь, и только здесь, я свободен от условностей и цепей долга. Я могу соблюдать правила литературной игры, могу их нарушать и создавать свои собственные. Похоже, я всю жизнь стремился попасть именно в такой мир.
И я стал бы здесь счастлив, если бы со мной осталась Лера.
Но вот понравится ли самой Лере жилище отшельника? Захочет ли она быть в месте, подвешенным где-то над временем, в пространстве, которое может трансформироваться когда угодно и во что угодно? Ведь дымящийся будильник – это первое предупреждение. Возможны, пожалуй, и извержения вулканов и войны, да все что угодно.
На крыше, прямо над моей квартирой, началась возня, птичьи крики. А потом вниз, в крутом вираже, ринулась целая стая стрижей. Наверное, их напугал какой-нибудь кот. Стрижи принялись описывать сумасшедшие круги, вокруг дома. Это было странное зрелище, если помнить, что все это создавалось каким-то разумом, творящим ощущение дома и творческой обстановки.
Я вернулся в комнату и растянулся на диване.
По всему получалось, что происходящее – это вовсе не проклятие, а благословение.
Никто и никогда не смог бы написать эту мою книгу по двум причинам: истинный ее автор мертв, а появиться история может только из-под клавиатуры живого человека, и непременно за границами реального мира.
Похоже, то, чем я тут занимаюсь – называется контрабандой.
Я помогаю родиться тексту, помимо своей воли, вкладываю в него отколовшуюся часть собственной души, и, стало быть, это – мое детище. У ребенка ведь тоже есть отец и мать. Вот почему все писатели утверждают, что им помогали музы. Может быть, так, на самом деле, все и было. Только не надо путать живых людей и голоса, диктующие тексты.
Ошибка
В чем-то они правы.
Но в том, что я здесь – виноват я сам, а вовсе не Лера. Она меня любит просто так. Ей не нужно доказывать, что я могу создать роман. Доказательства нужны только мне самому…
Итак, я напишу роман. Тот, который у меня самого вызывает ощущение легкой паники, потому что я не понимаю, может ли такое быть на самом деле. И когда меня вернут, то я не смогу расстаться со своим детищем.
Но проносить что-то между правью и явью, я, так понимаю, ничего нельзя.
И это уже меня, а не инквизитора встретят пограничники и таможенники. И роман от них не спрятать, ведь он действует на меня как наркотик, а у них, наверняка есть особые овчарки, которые чувствуют рукописи, написанные за гранью бытия…
Господи, о чем я думаю?
Если мне помогли все это написать, то неужели им трудно переслать все это «на мыло» в реальную квартиру? А как только текст появится в моем «ноуте», он автоматически перестает быть контрабандой, отмывается и полностью становится моей интеллектуальной собственностью!
Захочу: отправлю его в издательство. Не захочу – в корзину…
Нет, уничтожить не смогу. Это и так понятно.
Я не Гоголь, чтобы рукописи жечь. Это даже хуже, чем аборт. Это убийство именно живого младенца. Нет, если я вернусь, книгу, точно, не уничтожу. И не продам знаменитому автору. Разве можно отдать чужим людям свое детище?
Но я никогда больше не стану писать мистику! Возьму сюжетец про гномов и дракона, изобличу в их образах людские пороки, и в каждой строчке там будет написано, что все это – аллегория, басня, которой не было и не будет.
Если, вообще, смогу хоть что-то написать…
Кстати, об этом я еще не думал.
Вот как я потом буду жить без этой пещеры?
Друзья начнут скандировать: «Гера – ты лучший! Гера, давай!»
И все будут ждать если не продолжения, то чего-нибудь в том же духе, а вот как я напишу что-то похожее, если у меня не хватит эрудиции?
Ордена, маги, артефакты, законы трансформации и проклятий. Я обо всем этом знаю только из телевизора…
А что если все эти инквизиторы и дозорные существуют, и я приоткрыл занавес какой-то страшной тайны? Да они же решат, что я – один из них, и попробуй потом докажи обратное: только больше уверишь всех этих адептов в их правоте.
А что если я изобличил какого-то заговорщика до того, как он предпринял военный переворот в Ордене и ему, после публикации моей книги, перекроют кислород. Он ведь выкрутится, но явится ко мне, чтобы отомстить.
Я нервно сглотнул, вскочил с дивана и нервно прошелся от окна к дверям.
Впрочем, «Бесов» читала вся Россия, и что? Вот как написано у Достоевского, так революционеры и сколачивали свои преступные группировки. Да они буквально просто по сценарию Федора Михайловича власть захватывали.