Библиотекарист
Шрифт:
– Когда-нибудь, Боб, когда ты станешь таким же умудренным летами, как я сейчас, и вдруг обнаружишь, что тебе в радость складывать выстиранное белье или стричь газон, вспомни, что твой давно ушедший друг Лесли Мор завещал тебе принимать всякое счастье, что встретится на твоем пути, в любом виде и в любой форме.
– Ладно, – сказал Боб.
– Потому что дурак тот, кто противится своему счастью, тогда как мудрец радуется любому, что есть, раз уж оно объявилось.
– Ладно, – сказал Боб.
На следующий день Боб снова пошел на пляж,
Полтора часа миновало; он сделал паузу на передышку, смотрел на море и думал думы, наплывающие, когда смотришь на море. Почудилось, что ветер донес до него его имя. Обернувшись, он увидел, что в окне покосившейся башни торчит Ида; лицо у нее было зеленое, как пюре из шпината, и она махала ему, чтобы он шел к ним в номер. Боб поднял барабан над головой, и она кивнула, что барабан нужен тоже.
Перейдя шоссе, он по лестнице поднялся на башню. Ида открыла дверь, и оказалось, что она в полном и достоверном обличии ведьмы: островерхая шляпа, развевающиеся лохмотья, накладной нос крючком и огромный выпяченный вперед подбородок, а зубы вычернены, и она сказала:
– Доброе утро, Боб. Заходи.
Войдя, Боб увидел, что вся комната завалена одеждой, костюмами, предметами реквизита, плакатами и перетяжками. Собаки шастали по этому развалу, обнюхивая все, что попалось им на пути; они тоже были наряжены ведьмами. Джун сидела на неубранной кровати с телефонной трубкой в руке, и вот она-то была ведьмой только наполовину: лицо в том же зеленом гриме, но без носа и подбородка, и в шляпе на голове, но без лохмотьев.
– Как жизнь на старой планетке Земля, Боб? – осведомилась она, но не успел он ответить, как она произнесла в телефонную трубку: – Оператор? Да, доброе утро. Могу я спросить вас, как называется местная газета? – Подождала. – Их тут две, – сообщила она Иде, которая не слушала, занимаясь тем, что в настенное зеркало корчила злобные рожи. – Какая из двух понарядней? – спросила Джун телефонистку. – Ну, вы знаете: больше, лучше, сильнее. Которую из них больше читают, вот как, видимо, лучше спросить. Ага, вот и отлично. Будьте добры, соедините меня с редакцией. Благослови вас Господь. – Ожидая соединения, она наблюдала за Идой, погрузившейся в свое отражение. – Ида сама себя заморочила, – сказала Джун Бобу и снова заговорила в трубку: – Да, здравствуйте, я хотела бы поговорить с репортером, который освещает жизнь искусств в регионе. О, ну, движущееся искусство. Говорящее искусство. Поющее тоже бывает, иногда. У нас, кроме того, собаки, которые умеют множество хитрых штук. В общем, мы все это забрасываем в котел и рассчитываем на лучшее.
Между тем Джун глядела на Боба, который стоял там с барабаном в руках; прикрыв трубку, она прошептала:
– Ида, оторвись.
– Что? – Ида отвела взгляд от зеркала.
Джун мотнула головой на Боба и сразу затем сняла ладонь с трубки и произнесла в нее:
– Мне кажется, любой из репортеров годится. Но могу ли я попросить вас об одолжении, как женщина женщину?
Джун вытянула перед собой трубку: телефонистка хохотала так мощно, что слышно было в другом конце комнаты. Ида отвела Боба в ванную и закрыла за ними дверь.
– Ты практиковался?
– Да.
– Покажешь?
Опустив сиденье унитаза, она жестом предложила Бобу сесть, что он и сделал, уложив барабан на колени и взявши наизготовку палочки. Ида кивнула, Боб чуть склонился вперед и начал. В последние дни он столько минут и часов провел, стуча в барабан, что сейчас, снова вернувшись к этому, неким неуловимым образом ощутил знакомость происходящего, словно воссоздавал нечто, что уже было. Но в этот раз неразбериха со временем сбила ему координацию, и “ропот-гул” стал разваливаться на куски.
– Остановись, – сказала Ида. Боб остановился и уставился на нее. – Давай еще раз. – Он начал снова, сосредоточившись изо всех сил; Ида подняла руку, и Боб перестал стучать, а она сказала: – Я вижу, какая в тебе борьба.
– Спасибо, – сказал Боб, и Ида покачала головой.
– Это не комплимент. Мне нужно думать только о звуке, который барабан издает, а не об эмоциональном состоянии барабанщика. Ты меня понимаешь? Твои проблемы меня не касаются. Держи их при себе, спрячь поглубже. Сделай вдох и попробуй еще разок.
Боб попробовал еще раз и играл хорошо, но краем глаза заметил, что Ида отвлечена, тянется головой в сторону закрытой двери, и через некоторое время она подняла руку и снова сказала:
– Стоп.
Боб остановился.
– Ты звала? – спросила она через дверь.
– Да, причем не один раз, – отозвалась Джун.
– Хорошо, и в чем дело?
– Я просто не могла не отметить, до чего своевременно вы устроили этот тренировочный бой.
Ида устало посмотрела на Боба.
– Мы что, помешали твоим переговорам?
– Ну, не думаю, что вы им помогли. – Джун сделала паузу. – Угодно ли тебе знать, как прошла моя кампания по привлечению средств массовой информации?
– Угодно.
– Она прошла хорошо, несмотря на барабанную дробь Боба. Не то чтобы в этом был виноват Боб. Боб, слышишь? Это не твоя вина. Это вина Иды.
– Слышу, – выкликнул Боб.
Последовало молчание, а затем Джун сказала:
– Что ж, начну-ка я печатать наши афишки.
– Ну, спасибо, что так упорно держишь нас в курсе своих дел. – Ида, покачав головой, переключила внимание на Боба. – Чего я добиваюсь, – сказала она ему, – так это десяти секунд чистой игры в среднем регистре. Вдохни-выдохни, глубоко, два раза, и повтори попытку.
Боб подышал и выдал Иде двадцать секунд ровной, уверенной дроби. Она подняла руку, и Боб остановился.
– Отлично, – сказала она. – Как ты думаешь, сможешь ты повторить такое в присутствии зрителей? Ты будешь за сценой, за кулисами, но, знаешь ли, присутствие зрителей очень всегда чувствуется и может смутить. Подозреваю, что их будет немного, но часто небольшая аудитория еще заметней, еще значимей. Именно этого напряжения так недостает кинематографу, и именно по этой причине я ненавижу его так сильно, так рьяно, так…