Библия. Биография книги

Армстронг Карен

Между 135 и 160 гг. н. э. раввины также начали создавать абсолютно новое писание, которое они назвали Мишна, антологию преданий, собранных ими в Явне и сгруппированных по схеме рабби Акивы и рабби Меира, которые теперь облекли в письменную форму [288] . Раввины наконец признались себе, что храм никогда не будет отстроен, и поэтому они добавили массу нового материала, большая часть которого была связана с культом и с празднествами. Древнееврейский термин мишна означает «повторение»: несмотря на то, что оно приняло письменную форму, новое писание по-прежнему воспринималось как устное произведение, и ученики продолжали заучивать его наизусть. Мишна была завершена рабби Иегудой Патриархом около 200 г. и стала Новым Заветом раввинов. Подобно христианским писаниям, она рассматривала Танах как текст, который принадлежал давно ушедшему историческому периоду, но мог быть использован для того, чтобы узаконить иудаизм в эпоху после разрушения храма. На этом, тем не менее, сходство заканчивалось. Здесь не было истории, не было повестей и не было теологии. Мишна была просто огромным собранием законных уложений, разделённых на шесть частей, называемых Сдарим — «Порядки»: Зраим (Семена), Моэд (Праздники), Нашим (Женщины), Незикин (Убытки), Кодашим (Святыни), Тохорот (Правила чистоты). Каждый раздел состоит из нескольких трактатов, всего в Мишне шестьдесят три трактата.

288

Akenson, Surpassing Wonder, pp. 324-325.

В

отличие от Нового Завета, в котором никогда не упускается возможности процитировать еврейское Священное Писание, Мишна гордо держалась в стороне от Танаха, в ней редко встречались отрывки из Библии или ссылки на её учение. В Мишне не утверждается, что её авторитет восходит к самому Моисею, в ней никогда не обсуждаются её источники или их достоверность, словно само собой разумеется, что её авторитет выше всяких сомнений [289] . Раввины, которые жили и дышали Торой, были способны самостоятельно толковать волю Бога и не нуждались в поддержке Библии [290] . Мишна рассматривает не то, во что евреи верят, но то, как они себя ведут. Храма больше нет, но Шхина по-прежнему пребывает среди народа Израиля. Задачей раввинов было помочь евреям жить в святости, так, словно храм всё ещё стоит.

289

В M. Ядаим 4:3; М. Эдуйот 8:7; М. Пеа 2:6; М. Рош-Хашана 2:9 Мишна приводит упоминания Моисея о её галахот (законах), но не утверждает, что они напрямую восходят к Моисею или были даны ему на горе Синай; Akenson, Surpassing Wonder, pp. 302-303.

290

Catwell Smith, What is Scripture? pp. 116-117.

Шесть Порядков были построены как храм [291] . В первом и последнем разделах — Зраим и Тохорот — шла речь, соответственно, о святости земли и о святости людей. Два центральных Порядка — Нашим и Незикин — предписывали законы частной, бытовой жизни евреев и их деловые отношения. А вот темой второго и пятого Порядков — Моэд (Праздники) и Кодашим (Святыни) — был храм. Эти два Сдарим, которые почти полностью были составлены в Уше [292] , подобны двум равноотстоящим несущим столпам, на которых держится всё здание. Они с любовью восстанавливают обыденные детали жизни утраченного храма: для чего использовалась каждая комната или где первосвященник хранил своё вино. Как вела себя ночная стража? Что делать, если священник засыпал на своём посту? Таким образом, храм продолжал жить в умах евреев и оставался центром еврейской жизни. Изучение вышедших из употребления законов храма, изложенных в Мишне, было равнозначно действительному исполнению обрядов [293] .

291

Jacob Neusner, Medium and Message in Judaism, Atlanta, 1989, p. 3; «The Mishnah in Philosophical Context and Out of Canonical Bounds» Journal of Biblical Literature, 11, Summer 1993; Akenson, Surpassing Wonder, pp. 305-320.

292

Jacob Neusner, Judaism. The Evidence of the Mishnah, Chicago, 1981, pp. 87-91, 97-101, 132, 131, 137, 150-153.

293

Вавилонский Талмуд, Менахот, 110a.

Одно дело — жить, соблюдая все законы для священников, как того требовали ранние фарисеи, когда храм ещё стоит, и совсем другое, когда всё, что от него осталось, — несколько обугленных развалин. Новая духовность требовала у экзегетов героического самоотречения. Но Мишна попросту не оглядывается на прошлое. Тысячи абсолютно новых установлений сформировали подспудное ощущение духовного присутствия Храма. Если евреи должны жить, словно священники, как они должны вести себя с язычниками? Какова роль женщин, которым теперь приходится выполнять священнические задачи по соблюдению законов чистоты в своём доме? Раввины ни за что не убедили бы людей соблюдать этот огромный свод законов, если бы он не давал людям духовный опыт, приносящий удовлетворение.

Спустя примерно пятьдесят лет после завершения Мишны появился новый текст, который снабдил эту устную традицию духовной родословной, восходящей к горе Синай [294] . Автор трактата «Пиркей авот» (Поучения отцов) проследил, как передавалось предание раввинам в Явне и в Уше от рабби Иоханана бен Заккая, который учился Торе у Гиллеля и Шаммая. Затем он показал, как учение переходило от одного поколения выдающихся мудрецов эпохи Второго храма — к другому, как эти мудрецы получили Тору от мужей «Великого собрания» [295] , которые, в свою очередь, получили её от пророков; пророки — от «старейшин», завоевавших Землю Обетованную [296] , старейшины — от Иисуса Навина, Иисус — от Моисея, а Моисей, основоположник традиции, получил Тору от самого Бога.

294

Akenson, Surpassing Wonder, pp. 329-339.

295

Историческая достоверность этого собрания сомнительна, в Мишне оно не упоминается.

296

Иис. Н. 24:21

Эта родословная не стремилась к фактической точности: как для всех мифов, для неё смысл важнее, чем историческая достоверность; она описывает религиозный опыт. Когда евреи изучали Тору по Мишне, им казалось, что они участвуют в непрерывной беседе со всеми великими мудрецами прошлого и с самим Богом. Это стало главным мифом о происхождении и превосходстве в раввинском иудаизме. Существовала не одна Тора, а две — письменная и устная. Обе были даны Моисею на горе Синай. Тора не может быть ограничена текстом, она должна оживляться живыми голосами мудрецов каждого поколения. Раввины, изучая Тору, чувствовали себя так, словно они стояли рядом с Моисеем на Синае. Откровение всё длилось, и все озарения всех евреев прошлого, настоящего и будущего тоже восходили к самому Богу, и это было так же верно, как и то, что письменная Тора была вручена Моисею [297] .

297

Gershom Scholem, On the Kabbalah and Its Symbolism, New York, 1995, p. 46.

Положение евреев в Римской империи ухудшилось после того, как император Константин перешёл в христианство в 312 г. После неудачного мятежа Бар Косебы, после того, как второе пришествие мессии так плачевно провалилось, количество евреев-христиан резко сократилось, и теперь в христианских церквях преобладали

бывшие язычники. Когда Феодосий II (401–450 гг.) сделал христианство официальной религией империи, евреям было запрещено занимать гражданские или военные посты, использовать древнееврейский язык при богослужении в синагогах, и, если иудейский праздник Песах выпадал раньше христианской Пасхи, евреям не разрешалось праздновать его в этот день. Раввины в ответ на это следовали наставлениям мудрецов из «Пиркей авот», которые призывали своих учеников «возвести ограду вокруг Торы» [298] . Они создавали новые писания, окружавшие живую Тору глубоким, набожным комментарием, который защищал её от враждебного мира.

298

Пиркей Авот, 1:1; 3:13, цит. по Jacob Neusner (перев.), The Mishnah, A New translation, New Haven, 1988.

Тосефта, «дополнение» к Мишне, была составлена в Палестине между 250 и 350 гг. н. э.: это комментарий к Мишне, примечание к примечанию. Сифра (мидраш на книгу Левит), также написанная в Палестине примерно в это же время, была попыткой изменить эту тенденцию, которая, казалось, уводила евреев от Танаха и, соответственно, стремилась подчинить устную Тору письменной. Однако два Талмуда показали, что еврейский народ не был склонен идти по этому пути. Иерусалимский Талмуд, также известный как Иерушалми, был завершён в начале пятого века в Палестине, в крайне тяжёлый для еврейской общины период. Само слова «талмуд» означает изучение; но Иерушалми изучал не Библию, а Мишну, хотя он и частично отказался от той гордой независимости от Танаха, которая постулируется в Мишне [299] . В иерусалимском Талмуде чаще приводятся цитаты из Библии и чаще требуется подтверждение положений закона текстами из Писания, — хотя Библия никогда не становится единственным авторитетом в том, что касается законодательства. Судебные прецеденты включают в себя не только правила, но и фактические обстоятельства, и Танах не мог предоставить всю необходимую информацию. Тем не менее, одну шестую Иерушалми составляют толкования Священного Писания и рассказы о великих раввинах, что позволяет смягчить огромный свод законов.

299

Akenson, Surpassing Wonder, pp. 361-362.

Возможно, тяжёлые условия жизни в Палестине помешали завершить иерусалимский Талмуд, который, вероятно, следует рассматривать как неоконченное произведение. Однако в течение шестого века евреи в Вавилоне создали более полный и совершенный Талмуд [300] . Между раввинами Палестины и Вавилона происходит постоянное общение. Персидские правители отличались большей терпимостью, чем христианские императоры, так что евреи Вавилона пользовались свободой решать свои собственные дела под властью официально назначаемого эксиларха. По мере того как палестинское еврейское сообщество приходило в упадок, Вавилон становился интеллектуальным центром еврейского мира, и в вавилонском Талмуде, также называемом Бавли, ощущается спокойная уверенность, которая отражает эти более благоприятные обстоятельства. Этот Талмуд впоследствии стал ключевым текстом раввинского иудаизма. Подобно Иерушалми, он содержал комментарий (гемару) к Мишне, но не пренебрегал и Танахом, который использовался для аргументации положений устной Торы. В каком-то смысле Бавли был похож на Новый Завет: авторы-редакторы также считали его завершением еврейской Библии — новым откровением для изменившегося мира [301] . Подобно Новому Завету, вавилонский Талмуд был весьма избирателен в своём подходе к более ранним писаниям, его составители отбирали лишь те отрывки из Танаха, которые они считали полезными, и игнорировали всё остальное.

300

Ibid., pp. 366-95.

301

Jaroslav Pelikan, Whose Bible Is It? A History of Scriptures Through the Ages, New York, 2005, pp. 67-68.

Вавилонский Талмуд последовательно комментирует Мишну, трактат за трактатом. Гемара охватывает не только Библию, но и мнения раввинов, легенды, историю, богословские размышления и правовую информацию. Этот метод побуждал ученика сводить вместе письменное и устное предание, так что они смешивались у него в уме. Бавли включал значительное количество материалов более ранних, чем Мишна, но большая часть его содержания была новой, что расширяло кругозор ученика, меняя его представления и о Мишне, и о Библии. Бавли относился с почтением к старым текстам, но никогда не считал их священными и неприкосновенными. В своих комментариях авторы-редакторы иногда изменяли законодательство Мишны, противопоставляли одного раввина другому и указывали на серьёзные пробелы в аргументах Мишны. То же самое они делали и с Библией, отмечая пропуски в библейских текстах [302] , высказывая предположения, о том, что должны были бы сказать боговдохновенные авторы [303] , и даже заменяя библейский закон своими собственными, более близкими им правилами [304] . Будучи прочитанной в сопоставлении с вавилонским Талмудом, Библия преображалась точно так же, как Новый Завет влиял на понимание Ветхого Завета христианами. Если библейские тексты включались в гемару, они никогда не обсуждались сами по себе и в контексте Библии, но всегда прочитывались с точки зрения Мишны. Как объяснял рабби Абдини из Хайфы, раввины были новыми пророками: «С того дня, как храм был разрушен, пророческий дар был отнят у пророков и дан мудрецам» [305] . Тора, таким образом, была трансцендентной реальностью, воплощённой в двух земных формах: письменного текста и устного предания [306] . Обе эти формы были дарованы Богом; обе были необходимы, но раввины отдавали предпочтение устной Торе, так как письменный текст мог способствовать косности и ориентации на прошлое, тогда как устная традиция и постоянно подвижное течение человеческой мысли делают слово более чутким к изменчивым условиям жизни [307] .

302

Вавилонский Талмуд, Йома, 81a.

303

Davod Kraemer, The Mind of the Talmud. An Intellectual History of the Bavli, New York and Oxford, 1990, pp. 151.

304

Вавилонский Талмуд, Зватим, 99a.

305

Вавилонский Талмуд, Баба Батра, 12а.

306

Catwell Smith, What is Scripture? pp. 102-104; Pelikan, Whose Bible Is It? p. 66.

307

Louis Jacobs, The Talmudic Argument. A Study in Talmudic Reasoning and Methology, Cambridge, 1984, pp. 20-23; 203-213.