Библия. Биография книги
Шрифт:
Комментируя Тору, раввины время от времени исправляли её слова, говоря своим ученикам: «читайте не то… но это» [268] . Изменяя, таким образом, текст, они порой вносили в писание мотив сострадания, которого не было в оригинале. Это произошло, например, когда рабби Меир, один из наиболее выдающихся учеников равви Акивы, обсуждал постановление в книге Второзакония:
Если в ком найдётся преступление, достойное смерти, и он будет умерщвлён, и ты повесишь его на дереве, то тело его не должно ночевать на дереве, но погреби его в тот же день, ибо проклят пред Богом [килелат Элохим] всякий повешенный на дереве, и не оскверняй земли твоей, которую Господь Бог твой даёт тебе в удел [269] .
268
Fishbane, Garments of Torah, pp. 22-23. Втор. 21:22-23.
269
Втор. 21:22-23.
В этом законе проявлялась личная заинтересованность, ведь если израэлиты оскверняли землю, они теряли её. Но рабби Меир предложил новое прочтение, основанное на игре слов: «Читайте не килелат Элохим (проклятие
270
Мишна, Санхедрин, 6:4-5.
271
Fishbane, Garments of Torah, pp. 30.
272
Сифре Бемидбар, Писка 84; Зах. 12:8; перевод Fishbane, Garments of Torah, pp. 30-31.
Окончательного истолкования Писания существовать не могло. Эта точка зрения была сформулирована в самом начале периода Явне, когда рабби Элиэзер ввязался со своими коллегами в неразрешимый спор, касающийся законных уложений (галаха) в Торе. Когда другие отказались принять его мнение, рабби Элиэзер попросил Бога подкрепить его слова каким-нибудь чудом, и рожковое дерево само собой сдвинулось на четыреста локтей, вода в ручье потекла в гору, и стены дома учений вздрогнули так сильно, что всё здание, казалось, едва не рухнуло. Но раввинов не впечатлило это проявление сверхъестественной силы. В отчаянии рабби Элиэзер взмолился, чтобы бат кол («глас с неба») рассудил их, и божественный глас услужливо произнёс: «Зачем противитесь вы словам Элиэзера? Галаха всегда на его стороне». Но рабби Иешуа привёл стих из Второзакония: «она [Тора] не на небе» [273] . Отныне Тора не принадлежала лишь горнему миру; с тех пор как она была провозглашена на горе Синай, она более не принадлежала Богу, но была неотчуждаемой собственностью каждого еврея. Как заявил позднее другой раввин: «Небесный голос нам не указ». И, кроме того, было сказано на Синае: «Большинством голосов вы должны решать» [274] , так что рабби Элиэзер, оставшись в меньшинстве, не мог победить в этом голосовании. Когда Бог услышал, что Его мнение отвергли, Он улыбнулся и сказал: «Победили меня дети мои» [275] .
273
Втор. 30:12.
274
Исx. 33:2, интерпретация, приведённая в мидраше.
275
Бава-Мециа, 59b, цит. по C. G. Montefiore, Н. Loewe (eds), A Rabbinic Anthology, p. 340-341.
Любые ограничения в мидраше объяснялись слабостью толкователя, которому не хватало способностей, чтобы понять смысл текста в применении к данной ситуации или найти новое значение [276] . Золотое правило также означало, что любой мидраш, способствовавший распространению ненависти, являлся незаконным. Следовало избегать злобных толкований, высмеивавших других мудрецов с целью опорочить их [277] . Целью мидраша было служить общине, а не подогревать самолюбие толкователя, который, как объяснял рабби Меир, должен был изучать Тору «ради неё самой», а не для своей собственной выгоды. Хороший мидраш, — продолжал рабби, — сеет любовь, а не раздор, потому что каждый, кто тщательно изучает писание, полон любви и приносит радость другим людям: он «любит Всевышнего, любит Его творения, доставляет Всевышнему радость, доставляет радость Его творениям». Изучение Торы преображало толкователя, облачая его робостью и смирением, делая его справедливым, благочестивым, добродетельным и верующим, что шло на пользу всем окружающим. «Тайны Торы открываются ему, — заключал рабби Меир, — он становится как полноводный ключ и как неудержимый поток… И это делает его великим и поднимает его над всем творением» [278] .
276
Раба на книгу Бытия 1:14.
277
Вавилонский Талмуд, Санхедрин, 99b.
278
Ibid.
«Слово Моё не подобно ли огню?» — спрашивал Яхве у пророка Иеремии [279] . Мидраш помогал открыть это божественное сияние, дремавшее в письменных словах Торы. Однажды рабби Акива услышал, что его ученик бен Азай был заключён в огненный круг, вспыхнувший вокруг него, в то время как он комментировал и толковал Тору. Он поспешил к ученику, чтобы расспросить об этом, и бен Азай ответил, что он всего лишь выполнял хороз:
Я только связывал слова Торы одно с другим, а затем со словами из Пророков, и слова Пророков — со словами из Писаний, и слова возрадовались, как в тот день, когда они были рождены на Синае, и были они сладки, как при их первом произнесении [280] .
279
Иер. 23:29.
280
Мидраш
Богоявление на горе Синай повторялось всякий раз, когда еврей оставался один на один с текстом, открывался ему и применял его к своей собственной жизни. Подобно Иезекиилю, автор мидраша обнаруживал, что, когда он впитывал этот текст и делал его полностью своим, Слово Божье становилось сладким, как мёд, и заставляло вспыхивать весь мир.
Как и некоторые раввины до него, бен Азай был мистиком. Все они часто размышляли над рассказом Иезекииля о его видении Божьей «славы» (кавод), выполняя при этом особый ритуал — они постились, помещали головы между колен и шептали хвалы Богу, что приводило их в изменённое состояние сознания. Тогда им казалось, будто они пролетают сквозь семь небес, пока не узрят «славу» на её небесном троне. Но это мистическое путешествие было сопряжено с опасностью. Один очень ранний рассказ повествует нам о четырёх мудрецах, которые пытались войти в пардес, «плодовый сад», напоминающий райский сад — Эдем. Бен Азай смог достичь этого духовного состояния прежде, чем умер, но два других мистика после этого опыта повредились умственно и душевно. Лишь рабби Акива обладал достаточной зрелостью, чтобы вернуться из этого путешествия невредимым и прожить достаточно долго, чтобы успеть рассказать свою историю [281] . Сам рабби Акива считал, что Песнь Песней в особенности помогает достичь этого экстаза, она не просто обозначает, но фактически делает ту любовь, которую Бог ощущает к своему народу, жгучей истиной в сердце мистика. «Вся полнота времени от начала мира не стоит того единственного дня, когда Песнь Песней была дарована Израилю», — говорил рабби Акива. «Все Писания (Ктувим) святы, но Песнь Песней — Святая Святых» [282] . Во внутреннем мире рабби Акивы Песнь Песней заменила собой внутреннее святилище храма, где божественное присутствие покоилось на своём древнем троне.
281
Вавилонский Талмуд, Хагига 14b, Талмуд, Хагига 2:3-4; Иерусалимский Талмуд, Хагига 2:1, 77а.
282
Мишна Тогорот; Ядаим 3:5, перевод Wilfred Catwell Smith, What is Scripture? A Comparative Approach, London, 1993, p. 253.
Другие раввины ощущали Дух Яхве как потрясающее божественное присутствие внутри них и вокруг них. Как-то раз, когда рабби Иоханан обсуждал видение Иезекииля со своими учениками, огонь снизошёл с небес и бат кол объявил, что Богом возложена на Иоханана специальная миссия [283] . Но Святой Дух в виде огненных языков снисходил и на рабби Иоханана и рабби Элиэзера (в точности так же, как он снизошёл на учеников Иисуса в Пятидесятницу), когда они выполняли хороз, соединяя стихи Писания [284] .
283
Раба на книгу Левит 8:2; Сота 9b.
284
Иерусалимский Талмуд, Хагига 2:1.
В этот период раввины ещё не облекали свои размышления в письменную форму. По-видимому, они выучивали накапливавшиеся предания на память и передавали их изустно, хотя рабби Акива и рабби Меир разбивали материал на блоки, чтобы их было легче запомнить [285] . Записывать драгоценное знание казалось рискованным. Книга могла быть сожжена, как храм, или попасть в руки христиан, так что безопаснее было хранить её в умах и сердцах мудрецов. Но раввины ценили устное слово и само по себе. Те из учившихся в Явне, кто оказался способен вызубрить эти устные предания наизусть, назывались таннаим, «повторяющие». Они произносили Тору вслух и создавали свои мидраши в ходе беседы. Дом Учения был шумным из-за оживлённых дискуссий и громких споров.
285
Талмуд, Санхедрин 11:5; Талмуд, Зевахим 1:5; Талмуд Маасер Шени 2:1; Bowker, The Targums, pp. 49-53.
Однако к 135 г. н. э. раввины почувствовали необходимость более долговечной письменной фиксации. Пытаясь насильственно вовлечь евреев в современный греко-римский мир, император Адриан объявил о своём намерении вспахать развалины Иерусалима, чтобы сравнять его с землёй, и построить новый город на святом месте. Обрезание, обучение раввинов и изучение Торы — всё это было запрещено законом. Упрямый еврейский солдат Симон бар Косеба поднял восстание против Рима, и, когда ему удалось оттеснить Десятый легион от Иерусалима, рабби Акива приветствовал его как мессию. Сам рабби Акива отказался прекратить преподавание и, согласно легенде, был казнён римскими властями. В конце концов, восстание Бар Косебы было жестоко подавлено Адрианом в 135 г. [286] Тысячи евреев были убиты, и заложили новый город, хотя развалины храма уцелели; евреям запретили жить в Иудее, они могли селиться только на севере Палестины. Школа в Явне была распущена, а раввины-учителя разогнаны. Однако ситуация улучшилась в правление императора Антония Пия (158–161 гг.), который сделал законы против евреев менее суровым, и раввины вновь собрались в городе Уше в Нижней Галилее.
286
Дио Кассий, История, 69:2.
Печальный итог восстания Бар Косебы привёл раввинов в ужас. Несколько радикалов, таких как мистик рабби Симеон бен Йохай, продолжали выступать против Рима, но большинство отказались от участия в политических делах. Теперь раввины остерегались мессианства и разочаровались в мистических практиках, предпочитая упорядоченную жизнь учёного опасным полётам духа. В Уше они установили канон еврейской Библии, сделав окончательный выбор из Писаний (Ктувим) периода Второго храма [287] . Они отбирали более умеренные исторические работы, отвергая апокалипсические фантазии, и в конце концов включили в текст книги Паралипоменон, книги пророков Эсфири, Ездры, и Неемии; а из жанра Премудрости — книгу Притчей, Экклезиаст, Песнь Песней и Иова, но не включили бен Сиру. Библию, которая теперь состояла из Торы, Невиим («Пророков») и Ктувим, стали называть по трём первым буквам — Танах.
287
Традиционно считается, что это произошло в Явне, но имеются весомые аргументы в пользу того, чтобы отнести это событие ко времени пребывания школы раввинов в Уше, — этому периоду более свойственно доверие к письменной традиции.