Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
— Иван, у тебя же рука не в порядке, — напомнил Александр. — Давай лучше я посмотрю.
— Ничего-ничего, — донеслось из-под стола. — Я уж забывать стал про руку…
Чтобы не топтаться без дела, Васильков с Егоровым принялись осматривать стол с внешней стороны. В целом это было добротное изделие из недешевых пород дерева с толстой столешницей, обтянутой бархатистым зеленым сукном.
Через некоторое время Иван вылез наружу и устремился к ящикам.
— Что ищешь? — спросил Егоров.
— Ключи. Где-то я тут видел пару ключей…
— Здесь, —
— Попробуем.
Старцев снова исчез под столом.
— Вань, а ты чего там? — поинтересовался Василий. — Нашел замочную скважину?
— Вроде того. Иди сюда — фонарь подержишь.
Заместитель тоже исчез под массивным столом, оставив в одиночестве Василькова. Присев на корточки, тот пытался проследить за развитием ситуации.
К своему удивлению, в центре подрагивающего пятна света Александр заметил нечто похожее на потайную замочную скважину, в которую Иван пытался засунуть тонкий ключ с плоской бородкой.
— Что-то я не пойму, — прокряхтел Егоров, — для чего этот замок?
— Я пока и сам толком не разобрался, — ответил Старцев. — По-моему, он удерживает в неподвижном состоянии столешницу. А если его отпереть…
Наконец ключ попал в отверстие. Иван провернул его в одну сторону, в другую.
— Ну-ка, Саша, пошевели ее, — попросил он.
Распрямившись, Васильков ухватил столешницу за бока и подергал вверх-вниз, влево-вправо. Та скрипнула и внезапно отъехала в сторону, приоткрыв скрытое под ней пространство.
Хитрость состояла в следующем: один из углов столешницы был прикреплен к боковой тумбе при помощи секретной петли, а замковый механизм намертво фиксировал ее в том положении, в котором письменный стол выглядел самым обычным образом. Когда личинка замка освободила столешницу, та отъехала в сторону. Взорам сотрудников МУРа открылся тайник.
Размер скрытого пространства почти не уступал размерам самой столешницы, но при этом оставался довольно скромным по высоте — не более пяти сантиметров. Тем не менее, он был доверху набит бумагами, печатями и штампами.
— Чего тут только нет! — присвистнул Егоров, поочередно извлекая из углубления листки различного размера, цвета и плотности.
В тайнике хранились отпечатанные страницы паспортов и военных билетов, бланки различных справок (в том числе об отсрочке от призыва), пропуски на въезд в Москву, бланки районных исполкомов Советов народных депутатов, наградные документы, всевозможные формы извещений, продовольственные аттестаты и… продуктовые карточки. Много рейсовых, вещевых и продуктовых карточек. Помимо бумажных подделок под столешницей обнаружились три десятка гербовых, круглых и угловых печатей. Все подделки были выполнены очень качественно, графы оставались девственно чистыми. Вноси нужные данные, шлепай печать и прикрывай готовыми документами любые преступные деяния.
— Ну вот мы и нашли подлую гниду. — Старцев заиграл желваками на скулах. — Василий, зови Игната, пусть делает фотоснимки, составляет опись и акт изъятия. Ты остаешься
— Понял, — кивнул Егоров. — А ты куда?
— Я с офицерами отправляюсь к Ершовым.
— Решил брать только сына или обоих?
— Обоих, разумеется. В Управлении на допросе постараюсь их расколоть. В зависимости от ситуации приму следующее решение. — Подхватив трость, он бросил Василькову:
— Поехали, Саша.
Два черных легковых автомобиля остановились у парадного подъезда добротного пятиэтажного дома, построенного незадолго до начала войны. Из машин вышли Старцев, Васильков и три офицера НКВД, вошли в подъезд, поднялись на третий этаж.
Старцев решительно вдавил кнопку звонка.
Через полминуты послышались торопливые шаги и встревоженный женский голос:
— Кто там?
— Уголовный розыск. Откройте!
Щелкнули замки и задвижки. Протяжно скрипнув, приоткрылась дверь. Сквозь образовавшуюся щель выглянула немолодая женщина.
С тростью, в штатском костюме и перевязанной рукой Старцев впечатления не произвел. Зато вид стоявших за ним хмурых офицеров в синих фуражках с малиновым околышем моментально сделал свое дело. Звякнула цепочка, и дверь полностью отворилась.
Женщина ахнула, всплеснула руками, обернулась и драматическим сопрано позвала:
— Евгений! Проснись, Евгений!
В глубине квартиры вспыхнул свет, в дверной проем высунулась взъерошенная голова заспанного мужчины.
Глава четырнадцатая
14 июля 1945 года.
Потеря Локтя и Боцмана ударила по самолюбию главаря подобно публичной пощечине. Несколько последних лет банда не теряла людей и обстряпывала свои дела с такой ловкостью, что не попадала в поле зрения МУРа и Восьмого отдела НКВД СССР по борьбе с бандитизмом. Можно было с уверенностью сказать, что о существовании банды знал лишь узкий круг посвященных.
А тут — на тебе!
Казалось, что может быть проще убийства чересчур въедливого опера? Выследили, выбрали момент, нашпиговали свинцом и утекли глухими московскими переулками. Но не тут-то было. В самый последний момент рядом со Старцевым внезапно появилась неизвестная личность, неплохо владеющая пистолетом. И получите-распишитесь: в банде стало на двух корешей меньше.
Хорошо еще с Сашком не случилось беды. Вечером тринадцатого июля люди Квилецкого привезли в Марьину Рощу знакомого фельдшера — надежного и молчаливого, как мраморное надгробие. Тот промыл и обработал рану на голове Сашка, поколдовал с иголкой и хирургической нитью, перевязал. Ополаскивая под рукомойником руки, успокоил: «Ничего опасного. Ранение касательное, черепная кость не пострадала. Он молод, полон сил, быстро пойдет на поправку. Дайте ему пару дней отлежаться, хорошо кормите и через каждые двенадцать часов меняйте повязку…»