Благословенный. Книга 6
Шрифт:
Для этого надо было, во-первых, организовать конгресс, что решил бы судьбу немецкого народа. Европа видела уже уйму такого рода собраний, скажем, проходивший недавно закончившийся Раштаттский конгресс. Но в них всегда участвовали «законные» правители — курфюрсты, князья, представители императоров и королей. Понятно, что с ними я не смогу ничего добиться. Нет, я собирался обратиться напрямую к народу, к городам и общинам по всей Северной Германии. Понятно, «народ» этот весьма условный — в основном богатые помещики и негоцианты, но это всё равно лучше, чем эти мелкие, раздувшиеся от самодовольства князьки.
Через два-три месяца у меня уже будет на
Так-так-так… Первым делом мне, пожалуй, надо написать Лагарпу, попросив выделить площадку и выступить одним из организаторов всего этого дела. Второе — создать Учредительный комитет, который и устроит созыв конгресса. Вот тут бы помог мне Сперанский! И когда уже он приедет? Ну и, в третьих — надо начинать пропагандировать идеи переустройства Германии среди добрых бюргеров. И пожалуй, что именно с этого «в-третьих» и надо начинать!
Забавно, но для пропаганды внутри Германии у меня были вполне пригодные готовые инструменты. Дело в том, что в Российской Империи имелось немало «остзейских немцев» владевших немецким языком как своим родным и вполне принимавшихся в Германии за соотечественников. Более того, множество немцев свободно сновало из Остзейского края в Германию и обратно, в конечном счёте забывая, чьими подданными они изначально являлись. Яркий пример того — мой старый знакомец, Пётр Симон Паллас, родившийся в Пруссии и изъездивший всю Россию, а сейчас бороздивший Тихий Океан. И был одни очень яркий деятель, чрезвычайно известный и в Германии, и в России, давно уже завербованный Антоном Антоновичем Скалоном.
Звали его Август Коцебу.
Родился он в Веймаре, учился в Йенском университете, но вскоре переехал в наш Остзейский край. Здесь он чрезвычайно прославился сочинением пьес, причём слава его далеко опережала и Шиллера, и Гёте. Правда, был у него один недостаток — он занимал консервативные позиции и был противником всяческих народных движений. Но тем важнее было перетянуть его на свою сторону! Если этот тип станет открытым противником моих идей — с ним будет тяжело сладить. Так или иначе, следует или обеспечить его лояльность, или заткнуть ему рот.
Разумеется, большую помощь мне мог бы оказать знаменитый Иоганн Вольфганг фон Гёте. Уже известный на всю Германию своими «страданиями юного Вертера», успевший заслужить титул родоначальника немецкого романтизма, герр Гёте творил сейчас в Веймаре, усиленно работая на главным своим трудом — трагедией «Фауст». Думаю, не случиться ничего плохого, если я отвлеку его напублицистические задачи, благо движения народных масс — это же так романтично!
Там же, в Веймаре, проживал и друживший с Гёте знаменитый драматург Шиллер. Его тоже стоит привлечь к делу: он известен в Германии и умеет писать то, что нравится немцам.
К тому же Шиллеровскому кружку принадлежал ещё один очень известынй в Германии учёный — Вильгельм фон Гумбольт.
Как многие учёные того времени, Гумбольт занимался очень широким кругом вопросов — от философии и политики до языкознания и ботаники. Его Жена, одна из просвещённейших и умнейших женщин своего
Таким образом, я решил устроить сборище местных ЛОМов*, как их назвали бы в моём времени, и убедить их выступить с поддержкой моего плана переустройства Германии.
Уже к вечеру было готово письмо к Лагарпу, а также приглашения в Веймар и Йену. Для ускорения прибытия господ писателей я приказал выслать им хороший экипаж и устроить эстафету, разместив свежих запряжных лошадей по маршруту движения. Благодаря этой предосторожности, уже через пять дней потенциальные агенты влияния были доставлены в Потсдам и немедленно получили у меня аудиенцию.
Я принял их в щедро украшенном орнаментами и живописью Концертном зале Сан- Суси — именно здесь когда-то Фридрих Великий устраивал свои концерты, на которых самолично играл на флейте. В вошедших я сразу узнал Шиллера- высокого, прямого как шест господина с орлиным профилем и мечтательными чёрными глазами; а вот Гумбольта и Гёте, довольно невзрачной, ординарной внешности господ, смог отличать лишь после представлений.
Тут же с ходу я попытался завоевать их расположение.
— Счастлив видеть столь выдающихся носителей германского духа в этих великолепных стенах! Господин Шиллер, я ваш поклонник. «Разбойники» диво как хороши! Герр Гёте… Герр Гумбольт… Кстати, а где ваш брат Александр? * Отчего он не приехал?
Вильгельм фон Гумбольт с извиняющимся видом склонил голову.
— Ввиду несчастного стечения обстоятельств мой добрый брат сейчас скитается где-то на побережье Венесуэлы! Он так долго ждал возможности покинуть, наконец, Германию и посетить дальние страны, что не смог справиться с искушением, и, таким образом, не имеет теперь удовольствия лицезреть Ваше Императорское Величество!
— Как жаль! Право, ему следует явиться ко мне, как только он вернётся, — примирительно произнёс я.
Тем временем от имени всех присутствующих немецких интеллектуалов слово взял Иоганн Гёте:
— Мы также — я полагаю, мои спутники меня тут поддержат — счастливы видеть величайшего из правителей современности в этих стенах, привычных созерцать гений Великого Фридриха! Ваши достижения, впрочем, далеко превосходят успехи прусского героя!
— А вы знаете, Ваше величество — вдруг печально произнес Вильгельм Губмольт — а ведь Фридрих великий желал быть захороненным совсем в другом месте! Он жил как философ и хотел быть похоронен как философ, без пышности, без торжественной помпы, без роскоши. Он нашёл себе место упокоения — в Сан-Суси, на холме с террасами, и даже заранее устроил себе там могилу. Однако покойный король, Фридрих-Вильгельм, не выполнил последней воли великого монарха и повелел захоронить своего славного предшественника в Потсдамской гарнизонной церкви рядом с с его отцом, «королём-солдатом» Фридрихом Вильгельмом I. Между тем, и место это названо «Сан-Суси»** именно потому, что король мечтал найти тут вечное упокоение!
— Вот как? Какая печальная история! — произнёс я, задумываясь. Вот была воля великого короля — похоронить его именно в этом месте, на этом холме. Пока он был жив — его решения исполнялись беспрекословно; но стоило том умереть — и ему тотчас же отказали в такой малости, как положить его тело в уже готовую могилу! Так проходит слава мирская… Что-то ещё ждёт меня после смерти?
Впрочем, посмертную славу себе мы создаём сами — своими руками. И сейчас мне предстоит сделать к этому ещё один шаг!