Благословенный. Книга 6
Шрифт:
Дороги в Саксонии оказалось до смешного отвратительными, притом от самого Потсдама до Дрездена нашим глазам не встретилось ни одного приятного вида. Впрочем, селения имели опрятный вид, а земля здесь, кажется, обрабатывалась лучше, нежели в Бранденбурге; да и в целом народ в Саксонии выглядел побогаче, чем во владениях Пруссии.
Большая часть встречавшихся нам по пути карет оказалась почтовыми. С тех пор, как я стал соучредителем общества Меркурий, такой предмет, как почтовые сообщения, интересовал меня особенно остро. Надо отметить, что и в Пруссии и в Саксонии почтовое дело поставлено весьма посредственно; саксонские почтальоны отличаются от прусских только цветом своих кафтанов (на последних синие с красным воротником, а на первых — желтые с голубым); в остальном же, впрочем, они так же жалеют своих
Наш дорожный разговор вертелся в основном вокруг моего проекта Общегерманского конгресса. Надо сказать, что все мои соратники оценили размах идеи, но выражали те или иные сомнения, чему я был несказанно рад. Да-да, рад! Я был попросту счастлив, когда кто-то из приближенных осмеливался со мною спорить! Ведь в известной мне истории Российской империи все складывалось совершенно по-другому: противоречить императору для чиновника или царедворца было попросту немыслимо… Сколько раз уже я кошмарным сном вспоминал ту историческую сцену перед Аустерлицким боем, когда Кутузов, не смея прямо возражать императору, уже после Военного совета, постановившего одобрить бестолковый план Вейротера, пытался через камердинера (!) донести до монарха всю гибельность предстоящего марша… бррр! С таким уровнем управления можно угробить абсолютно что угодно! Поэтому-то одной из моих задач еще на посту президента Морской коллегии было внушить подчиненным мысль, что цесаревич «любит, когда ему противуречат», и всячески поощрял критическое самостоятельное мышление, а также смелость в высказывании своих мыслей. Надо сказать, впрочем, что подобранные мной люди и сами были не робкого десятка: скажем, тот же Бонапарт никогда не стеснялся говорить то, что думает. И вот теперь они дружно критиковали мои планы на немцев, заходя при этом то с одной, то с другой стороны.
— Александр Павлович, задуманное вами дело, конечно, отменно благородно и велико, — заявил Михаил Михайлович, — но стоит ли так уж облагодетельствовать соседние нации? Так или иначе, а чуждые нам народы — это наши враги, когда лишь потенциальные, а иной раз и действительные! Не бывало случая, чтобы два народа, имеющих розных государей, жили рядом совершенно мирно и не имели споров!
— Вы правы, конечно, — отвечал я Сперанскому — но, устраивая судьбы соседей, яв первую голову думаю о своей державе. Примите во внимание, что ежели к иным нациям отнестись со справедливостью, они станут к нам более миролюбивы, а значит, войн с ними может или совсем не быть, или они станут редки. А ведь войны весьма разрушительны и дороги; и чем дальше, тем более накладно они будут нам обходиться. Если нам удастся снизить военное напряжение, прибыток от этого сильно перекроет многие неудобства; так что я готов был бы потерпеть некий ущерб в границах, лишь бы сохранять подолее мир. И, разумеется, все это при условии, что не будет никакого ущерба для нашей чести!
Уже когда я произносил этот спич, стало заметно, что генерал Бонапарт совершенно с ним не согласен. Выразительное лицо его приобрело вдруг мрачное и немного презрительное выражение.
— Император, (Николай Карлович почему-то любил это слово и часто именно так ко мнеи обращался), позвольте заверить вас — я прекрасно понимаю и целиком разделяю ваши чувства! Действительно, нет ничего прекраснее, как ездить по свету и облагодетельствовать народы, невзирая на их родство и язык. Право же, когда я вижу, как дурно управляются иные провинции, у меня болит сердце; так и тянет забрать их под свое покровительство и поставить дело на правильную ногу! Однако, если вы ждёте от других народов благодарности, вас постигнет разочарование. Желания людей неутолимы: сколько бы вы не сделали для них добра, как бы не облагодетельствовали их — они будут считать, что им дали мало, и требовать еще и еще. И, если с людьми просвещенными, движимыми благородными чувствами, еще как-то можно договориться, то нет хуже суда черни: он всегда будет не в пользу правителя, особенно — чужестранного! И может выйти так, что прекрасно устроенная
На это я сразу не нашелся что ответить. Да, Бонапарт, как всегда, прав… Благодарность мало свойственна людям. В основном они руководствуются своей выгодой и, иногда, эмоциями. Нужно думать, искать иные инструменты…
— В ваших словах есть своя истина, Николай Карлович, — наконец произнёс я. — Мои мирные инициативы не исключают необходимости сильной армии и умелой дипломатии, выгодных для нашей страны военных и политических союзов. Николай Петрович, а вы что об этом думаете?
— Моя стезя — отозвался Румянцев — коммерция и кредит. Полагаю, в мирной обстановке сие дело много выгоднее и надёжнее! Торговля, не испытывающая превратностей войны, не сдерживаемая кордонами и блокадами, способна сотворить чудеса!
Надо сказать, что сын великого полководца всей душой болел за порученное ему дело, и в деле коммерции проявлял такие же таланты, как и его отец — на поле боя.
— Да, и этот аргумент станет отправной точкой для нашей пропаганды. Надобно внушить добрым бюргерам, что войны не окупаются, что это дорого, страшно и неинтересно. А если есть какие-то проблемы с соседями — можно рассчитывать на арбитраж со стороны независимой, незаинтересованной по делу державы! В немецких землях, где немало состояний зависит от успехов коммерции, эта мысль должна обрести популярность!
— Немцы податливы, как глина! — с ноткой презрения заявил Бонапарт. — Сейчас, когда остатки Пруссии распростерты у ваших ног, с ними можно делать всё, что угодно — и они с восторгом примут это!
Я на такое заявление только усмехнулся. Знал бы ты, каковы станут немцы с середины девятнадцатого века! Хотя… если вспомнить Германию после 1945 года, погрязшую в пиве, Октоберфестах, потребительстве и толерантности, то, пожалуй, в чем-то можно с ним согласиться: немцы по натуре скорее пассивны и миролюбивы, и только внешние факторы вызывают к жизни ту бешеную агрессию, что так запомнилась всему миру в 20-м веке… Воспоминания о бедствиях Тридцатилетней войны, наполеоновское хозяйничанье в Германии в начале 19 века, милитаризация Пруссии, нацеленной на обретение германского единства «железом и кровлю», — все это, в конце концов довело Европу до Майданека и Дахау. И если сейчас сделать все по-другому, не прусским бряцаньем оружия, а шумом аплодисментов на представительном конгрессе — как знать, может быть, все обернется иначе?
— Не уверен, что вы полностью правы, Николай Карлович! — наконец, произнёс я. — Наверное, только история нас рассудит! Но вернёмся к коммерции — Николай Петрович, как у нас идут дела со строительством магазинов в Париже и Лондоне?
Эти стройки, надо сказать, поглощали очень солидные средства, да еще и велись крайне спешным порядком, с применением новейших технологий. Меня крайне волновали и ход, и результаты строительства: этот дорогостоящий проект должен был принести нам очень ощутимые прибыли, но даже небольшая оплошность способна сильно дискредитировать всё начинание!
— Пока строительство идёт хорошо — отвечал Николай Петрович. — Архитектор Воронихин постоянно курсирует между английской и французской столицами, надзирая за стройкою. В Париже администратором выступает граф Морков, в Лондоне — сын господина Ротшильда, Натан. Одновременно закупаются товары, заказывается торговое оборудование, печатаются каталоги; вскоре уже начнется найм и обучение персонала.
— Успеваете ли вы до рождественских праздников? — поинтересовался я, памятуя, что именно в Рождество в моем собственном мире происходит настоящий бум продаж.
Румянцев немного замялся.
— Ваше Ве… Александр Павлович, вероятно, оба магазина открыть к Рождеству мы не успеем! Александровский и Балтийский заводы не успевают поставить должного числа фасонных изделий, достаточного на обе стройки; есть недостаток и в стеклопакетах, производимых во Владимирской губернии…
— И что тут можно сделать? — спросил я, мрачно чувствуя, как портится настроение.
— Полагаю, придётся выбирать между стройками: либо доканчивать один магазин, открытие другого откладывая на лето следующего года, либо же смириться с отставанием графика по обеим этим стройкам, с расчётом открыть оба магазина весною!