Блиц-концерт в Челси
Шрифт:
Тридцатого января 1941 года, в день празднования восьмой годовщины прихода нацистов к власти, Гитлер выступил в Берлинском дворце спорта с помпезной речью, в которой яростно проклинал Англию и заявлял о своей невиновности в развязывании войны – войну ему попросту навязали. Резкий истеричный голос фюрера, его хвастливый тон создавали впечатление, что вещает безумец. Тем разительнее был контраст с выступлением генерал-фельдмаршала Мильха [82] , прозвучавшим два дня спустя: главный инспектор люфтваффе разговаривал с немцами тихим серьезным голосом, предупреждая их, что разбить Британию будет не так-то просто, гораздо труднее, чем бельгийцев, поляков и норвежцев. Еще в 1918 году британцы доказали, что они «настоящие бойцы, как и немецкая нация», – добавил генерал.
82
Эрхард Мильх (1892–1972) – заместитель Геринга, один из руководителей люфтваффе; на Нюрнбергском процессе 1947 года
Двадцать шестого января Уэнделл Уилки [83] прилетел в Великобританию на «янки-клиппер» [84] . Целью визита было знакомство с обстановкой в стране. Гостю показали разрушенные кварталы в центре столицы, выгоревший Сити и бомбоубежища. Позже он поделился своими впечатлениями: «Это была удивительная поездка. Ни один из тех, с кем я встречался – а я встречался и беседовал со многими, и многим людям пожимал руки, – не был подавлен или расстроен, ни от одного лондонца я не услышал ни слова жалобы. Очень трогательно. И порой даже мне, человеку, не склонному к сантиментам, приходилось отворачиваться и опускать глаза, чтоб совладать с эмоциями». В конце выступления мистер Уилки обратился к жителям Германии на немецком языке, подчеркнув, что сам он хоть и чистокровный немец, но агрессия гитлеровского режима вызывает у него лишь глубочайшее неприятие. Большинство американцев немецкого происхождения разделяют его чувства, отвергая тиранию и жажду власти нынешнего правительства Германии.
83
Уэнделл Уилки (1892–1944) – американский политик немецкого происхождения, кандидат от республиканцев на президентских выборах 1940 года; проиграл Франклину Рузвельту, позже сотрудничал с его администрацией, был посланником во многих странах мира.
84
Название одного из бортов «Боинга-314» – американского трансокеанского гидросамолета, разработанного в 1938 году; с началом Второй мировой войны «летающие лодки» стали эксплуатироваться как военно-транспортные самолеты.
Примерно в это же время я получила письмо от одного из беженцев, оказавшегося в лагере для перемещенных лиц. Увы, я ошиблась, заверяя Рут, что никаких лагерей в Британии нет и в помине. А недавние разоблачения сэра Уолдрона Смитерса, касающиеся содержания интернированных в лагере Хайтон на острове Мэн в Ирландском море, потрясли многих моих соотечественников. Автор письма рассказывал, что он и его жена, безжалостно разлученные несколько месяцев назад и отправленные в разные лагеря, куда попадали люди, прибывшие с территорий стран – союзников Германии, наконец-то воссоединились. Теперь их семья, включая детей, находится на острове Уайт. Однако подобности их жизни там были старательно вымараны цензурой.
Затишье продолжалось. Настала пора снова начать ходить по театрам: некоторые возобновили работу, а некоторые и вовсе не закрывались даже во время «Блица». Балетный спектакль в обеденный перерыв – форма, которая пришлась по душе многим лондонцам, особенно обитателям Челси. Театры «Амбассадор» и «Арт» славились такими представлениями. Балетная труппа в театре Сэдлера Уэллса давала великолепные спектакли – короткие и недорогие. Здесь мне посчастливилось увидеть программы с участием Марго Фонтейн, Фредерика Аштона, Роберта Хелпмана, в том числе «Проспект перед нами», «Мудрые девственницы», «Лебединое озеро», «Рандеву» по скромной цене один шиллинг два пенса за билет. Пруденс Хайман (чья сестра работала у нас в служебной столовой в ратуше), Уолтер Гор, Гарольд Тернер, Молли Лейк, Хелен Вольска радовали зрителей своими выступлениями в «Арт». Пегги ван Прааг, Салли Гилмор и другие талантливые танцоры выходили на сцену «Амбассадора», где билет стоил всего один шиллинг.
Пришла весна! Заголовок в «Таймс», извещающий публику о приходе весны, и следующая под ним целая серия фотографий подснежников и анемонов, распустившихся на лесных проталинах, стали для меня своего рода комментарием к словам сэра Джорджа Уилкинсона, мэра Лондона, которые он произнес на следующий день после пожара в Сити: «Британцы – поистине несгибаемая нация». В какой еще стране можно было ожидать, что статья о гибели первых весенних жаб под колесами автомобилей займет полстраницы драгоценной ныне газетной бумаги, поместившись рядом с радостной новостью о сдаче Бенгази – второго по величине города Ливии. Успешное продвижение наших войск в Северной Африке некоторое время занимало внимание общественности. Диковинные географические названия, о которых мы доселе не слышали, теперь не сходили с языка, превратившись в предмет нескончаемых обсуждений: Бардия, Тобрук, Бенгази, Кэрэн – ворота в Эритрею, – в этих местах шли ожесточенные сражения, и весы фортуны постоянно колебались то в одну, то в другую сторону. Королевства рушились одно за другим, свергнутые монархи искали прибежища в других странах. Король Румынии Кароль II бежал в Португалию; князь Павел, регент Югославии, был смещен и выехал в Каир, а к власти пришел молодой король Петр II. В Греции сражения оказались более ожесточенными, чем в Италии и Ливии. Череда революций и переворотов в государствах, втянутых в войну, превратилась в ошеломляющий калейдоскоп
Когда я сказала бельгийцам, что Королевские ВВС бомбили Остенде, превратив промышленный район города в руины, они страшно возмутились: «Но ведь мы же союзники! Англичане не могут бомбить Бельгию лишь потому, что нас оккупировали фашисты», – в негодовании кричали они. Беженцы не поверили мне, пока своими глазами не прочли сообщения в газете.
По словам дежурных, всякий раз, когда наступало затишье, даже если оно длилось всего пару ночей, возобновление бомбежки превращалось в настоящую пытку. Казалось, Гитлер сообразил, что, если человеку приходится жить в постоянном напряжении, он привыкает и начинает относиться к ситуации как к некой обыденности, но когда возникают промежутки и появляется возможность расслабиться – возвращение к страданиям становится гораздо мучительнее. Мужество, собранное в момент опасности, может иссякнуть, когда необходимость в нем ослабевает. Все работники служб гражданской обороны соглашались, что после затишья им намного сложнее входить в прежний ритм, а некоторые признавались, что с трудом заставляли себя вновь взяться за опасную работу.
Пока мы в Лондоне отдыхали, провинция удостаивалась визитов люфтваффе. Мои сестры говорили, что в те ночи, когда на них падали немецкие бомбы, они радовались, что по крайней мере в столице сегодня тихо, и наоборот. Мы созванивались каждое утро, и каждая из нас думала, что его город пострадал сильнее остальных.
Окончание «каникул» ознаменовал мощнейший налет. Он случился в ночь на 8 марта – печальная дата, получившая известность как «ночь в „Кафе де Пари“» [85] . Впервые я услышала о трагедии в клубе от своей подруги Кей Келли – прекрасная актриса, она поступила в Женскую добровольческую службу в начале войны и теперь работала личным шофером у мистера Хор-Белиша [86] . Один из его приятелей жил на Тайт-стрит, рядом с Чейн-Плейс. Если Кей случалось привозить к нему шефа, она непременно забегала ко мне выпить кофе и поболтать, когда же Хор-Белиша готов был покинуть Тайт-стрит, он вызывал Кей по телефону.
85
Cafe de Paris – популярный театральный клуб в Вест-Энде; 8 марта 1941 года в здание попали сразу две бомбы.
86
Лесли Хор-Белиша (1894–1957) – член Парламента, до января 1940 года занимал пост военного министра Великобритании.
Кей пришла ко мне утром 9 марта и рассказала, что накануне одна из ее подруг собиралась в «Кафе де Пари», но внезапно у нее возникло странное предчувствие, что ходить туда не стоит. Компания, пригласившая подругу Кей, отправилась в клуб без нее, трое из них погибли. Однажды Кей принесла красивые настольные часы – подарок сценариста Йена Хэйя, в пьесе которого она играла незадолго до начала войны. Кей попросила взять дорогую для нее вещь на хранение, поскольку не могла держать часы в казарме, но хотела, чтобы их регулярно заводили. Я смотрела на подругу – аккуратная, подтянутая, в идеально подогнанной строгой военной форме – и думала: как же повезло Хор-Белиша, что ему достался такой симпатичный водитель!
Кей поделилась со мной тем, что ей было известно к утру 9 марта. Вечером со службы вернулся Ричард, и я узнала подробности трагедии в «Кафе де Пари». В ту ночь нам в Челси тоже досталось: упали несколько бомб, в том числе две неразорвавшиеся. Одна теперь лежала неподалеку от Королевского госпиталя в садах Ранели, а вторая – на Челси-Бридж-роуд; те, что прилетели на Суон-Уок и в район Пимлико, благополучно взорвались. В наш пункт первой медицинской помощи поступило несколько пострадавших. Самые ужасные повреждения, с которым доводилось иметь дело, – это раны, нанесенные осколками стекла. Нам приходилось часами выковыривать мельчайшие частички из тел жертв. Из-за битого стекла мы старались носить башмаки на толстой подошве: после каждого налета улицы были буквально усыпаны им. Иногда дома, из которых вылетали окна, находились на приличном расстоянии от эпицентра взрыва, а те, что стояли поблизости, оставались целыми. Никто не мог предугадать, как поведет себя взрывная волна.
Трагедия в «Кафе де Пари» потрясла Кей. Она сама любила этот театральный клуб и часто бывала там. Как и мы с Ричардом. Говорили, что место абсолютно безопасно, поскольку находится в полуподвальном этаже. Подробности, которыми делились люди, были ужасающими. К тому же на этот раз публика видела гораздо больше, чем обычно: по какой-то причине спасатели и медики не сумели достаточно быстро прибыть на место, поэтому трупы некоторое время лежали на тротуаре. Одна из наших медсестер, выходя из другого кафе, расположенного по соседству на Ковентри-стрит, своими глазами видела тела и сгрудившуюся вокруг них толпу. В общей сложности в «Кафе де Пари» погибли восемьдесят четыре человека.