Блиц-концерт в Челси
Шрифт:
– Прекратите немедленно! – рявкнула я. – Если не прекратите драку, вас арестуют. У полиции и так накопилась к вам масса претензий, вы не впервые устраиваете дебош. Положите вилы!
– Положу, когда эти воры положат свои лопаты, – отрезал Великан. – Пусть сначала они!
– Нет, вы все сейчас опустите инструменты на землю! – гаркнула я на фламандском.
– Именем закона, оружие – на землю! – зычным голосом подхватил полицейский.
Скандалисты неохотно повиновались. Полицейский сгреб инструменты в кучу.
– Остальной инвентарь тоже унесем ко мне, – сказала я к офицеру. – Получат обратно, когда уладят вопрос с делянками.
Полицейский собрал оставшиеся грабли и тяпки. Великан с тревогой наблюдал за конфискацией имущества. Он был похож на ребенка, у которого отбирают любимые игрушки.
–
Однако главный вопрос, из-за которого возникла склока, пока оставался открытым. Женщины согласились – да, колышки перенесены. Но месье С. и месье Б. упорно отрицали свою причастность к преступлению.
– Почему вы пришли в убежище позже остальных? – спросила я.
Был вечер субботы, а по пятницам выдают пособие. Вот мужчины и решили пропустить по стаканчику. Им стоило немалых усилий набраться смелости и зайти в английский паб, но ведь они так соскучились по выпивке. В пабе приятели познакомились с англичанином, который угостил их вином. Оказалось, этот парень хорошо знает Остенде, и в Дюнкерке тоже был. Троица отлично поладила, время летело незаметно. А имя этого парня они помнят? – поинтересовалась я. Да, конечно! Один из мужчин выудил из кармана смятый клочок бумаги, на котором было написано «Том Бейнс» – тот самый Том, чья лодка участвовала в эвакуации наших солдат из Дюнкерка.
– Вы ошиблись, – обернулась я к Великану. – У этих двоих алиби. Кто бы ни передвинул ваши колышки, они тут ни при чем.
Жены месье С. и месье Б. подтвердили – да, когда их мужья явились в бомбоубежище, от них попахивало спиртным и оба рассказывали о новом знакомом из соседнего паба.
Великана такое объяснение не устроило.
– Послушайте, – предприняла я еще одну попытку, – я верну колышки на прежнее место. Надеюсь, этого вам будет достаточно?
– Нет! Недостаточно, – снова завопил он.
Великан желал знать, кто украл его землю. Он не привык жить среди воров. Не могу ли я попросить полицию взяться за расследование? Я сказала, что у полиции есть дела поважнее, чем расследование таких мелочей. Вполне возможно, кто-то передвинул колышки просто ради шутки. Далее к разговору подключился полицейский. Я перевела длинную патетическую речь офицера, в которой говорилось, что инциденты, подобные этому, дискредитируют всю общину и лишь оттягивают момент, когда беженцы из Бельгии смогут получить разрешение на работу и начать трудиться ради общей цели – скорейшей победы над врагом. Хотя беженцы не понимали ни слова из того, что говорил страж порядка, однако его твердого голоса и сурового выражения лица было вполне достаточно, чтобы они смутились и испугались даже прежде, чем я перевела слова полицейского. Двое раненых драчунов отправились вместе со мной на Чейн-Плейс – обработать и перевязать раны. Возглавлявший процессию представитель закона тащил конфискованный инвентарь.
Наших гостей очень позабавило мое возвращение с ворохом лопат, полицейским и двумя ранеными. Однако пансионеры Королевского госпиталя были возмущены.
– Разве они не почитают день Господень у себя в стране? – спросил один из них.
– Драка воскресным утром! – подхватил другой.
– С утра они были на мессе, – сказала я.
– Уму непостижимо! – взорвался седовласый воин.
– Все равно как если бы мы пришли после богослужения и устроили потасовку из-за грядок у нас в саду. Вы ведь знаете, у нас есть небольшие грядки, на которых мы можем работать. Каждый из нас вносит свою лепту в общее дело борьбы с врагом!
Я продезинфицировала раны моих пациентов. Получив в утешение по кружке пива, они робко извинились за вторжение, распрощались и отправились в столовую на Сент-Леонард-Террас.
Рядом со мной находились две девушки, о которых я часто думала, особенно теперь, когда налеты стали менее интенсивными и у нас появилось чуть больше свободного времени. Прежде всего, Катрин – бедняжка по-прежнему чувствовала себя ужасно несчастной. И Энн, чей роман с Сесилом набирал обороты.
Многие беженцы поглядывали на Катрин с осуждением, считая, что место матери рядом с ребенком. Она все еще не окрепла после болезни, поэтому мы стали заниматься английским отдельно от остальных. Фанатичное
Катрин ни разу не навестила Франческу. Когда я спросила, почему она не едет к дочери, молодая женщина ответила, что не готова снова отправиться в сельский приют. Я написала медсестрам, и те ответили, что девочка здорова, прекрасно растет, но они не понимают, почему мать совершенно не интересуется ребенком. Холодность Катрин по отношению к дочери приводила в ярость ее соотечественниц, женщины считали такое поведение противоестественным.
Энн, напротив, выглядела счастливой. Девушка буквально светилась изнутри, озаренная сиянием любви, которое ни с чем не спутаешь. Она сказала, что безумно влюблена в Сесила, как и он – в нее. Я подумала, что это очень мило: оба молоды, хороши собой и прекрасно подходят друг другу. «Так в чем же проблема?» – спросила я Энн однажды вечером, когда она позвонила и попросила разрешения зайти ко мне. «Проблема в маме», – призналась девушка. Похоже, Кэтлин против этого брака. Она считала, что они с Сесилом не пара, и просила не торопиться со свадьбой. В свою очередь, Сесилу, как и другим канадцам, не терпелось поскорее увидеть наступление союзников, он был уверен, что его подразделение вот-вот отправят на континент, и хотел жениться до отъезда. Энн просила поговорить с матерью: по ее словам, Кэтлин послушает меня, хоть я и намного моложе нее. «А когда вы намерены пожениться?» – спросила я. Очень скоро, точнее – сразу, как только получат официальное разрешение. Сесилу его выдадут без проблем, к тому же они оба живут в Челси, так что никаких формальных препятствий не возникнет. Бумаги будут готовы, и молодые люди направятся прямиком к алтарю.
Энн исполнился двадцать один год, по закону Кэтлин не могла запретить ей выйти замуж, но мать и дочь всегда были очень близки, отчасти потому, что Кэтлин давно овдовела и они привыкли всё решать сообща, а отчасти потому, что Энн всегда делила с матерью ответственность за младшую сестру. В результате я оказалась перед дилеммой, чувствуя, что не вправе давать советы или каким-либо образом влиять на ту или другую сторону. Ричард разделял мои чувства и был склонен согласиться с Кэтлин – разумнее подождать. На мои рассуждения о юных влюбленных муж заметил, что мы ничего толком не знаем о Сесиле. Я же всегда считала, что нам в принципе мало что известно о других людях – лишь то, что они сами захотят нам показать, да и это отнюдь не всегда подлинное их лицо. Так что какая разница, насколько давно Энн знает Сесила? Они влюблены, и я их поддерживаю. Мы ведь с тобой счастливы, так почему бы и этим двоим не стать счастливой парой?
В тот вечер мы разговаривали с матерью Энн. Кэтлин была ужасно расстроена. Она считала этот брак ошибкой. Кэтлин не могла объяснить почему, просто такое предчувствие: она ирландка, и у нее хорошо развита интуиция. Я не смеялась над ее предчувствиями, потому что и сама обладала интуицией, которая редко меня подводила. И как раз, в отличие от Кэтлин, моя интуиция подсказывала, что брак Энн будет удачным. За последние месяцы девушка совершенно преобразилась. Она расцвела, была жизнерадостной, весело смеялась и постоянно поддразнивала Сесила. В ярких голубых глазах Энн плясал озорной огонек, она наслаждалась тем, что любима и желанна. Канадец вел себя более сдержанно, но было видно, что парень по уши влюблен и ему не терпится назвать Энн своей женой.