BLOGS
Шрифт:
– А теперь уходи!
На постели из шкур лежала она.
– А теперь уходи.
– Свеча стояла на столе.
– Ты зажги её, дверь отопри, свет укажет тропу.
– Я вернусь, я скоро вернусь.
И ушёл. Как мне больно бил в спину взгляд! Я ушёл по ровному свету и петляющей тихой тропе. И нашёл, что искал: я вышел к людям.
Прошло немного времени, может быть, всего несколько лет. Я считался своим в доску парнем среди бродяг и аферистов, стрелял журавлей на Таймыре и сажал виноград на Риони, пил одеколон на Дальнем Востоке и любил женщин, по-разному даривших тепло, но одинаково отнимающих свободу. Что-то в этой
В знакомых краях мы искали какие-то ископаемые, за которые хорошо платили и которые хорошо искались. Мы рвали древнюю землю динамитом, а тишину блатными песнями. Мы глушили синий спирт с красной рыбой.
И земля, как забытая женщина, умещалась между моими плечами.
Я запомнил тот день, тот просёлок и жажду.
Пить хотелось, и шёл я один по тайге, по узлам на судьбе и без цели. Шелестела штормовка шагреневой басней, целлофановое сомбреро брызги солнца сжирало, и от глаз моих прятало солнце.
А стояла жара. Стояла жара, какой в этих краях не бывало -засыпало живое и вяли седые цветы.
Кто-то выключил звуки, и тропа подо мной побежала зави-люшками мысли растраченных дней и растраченных чувств.
Я, конечно же, вспомнил тропу, остальное не мог, не хотел, но пошёл, будто что-то несло по тропе: то ли жадные ноги, то ли сердце, топтавшее сизую тень.
На поляне изба. Как глубокий колодец, смотрят окна за дальние дали.
У избы, в от завалинки брошенной тени, дряхлый пёс, белым облаком лёгший на землю. Он вильнул мне хвостом, посмотрел, как на чудо, и, тряхнув головой, заскулил.
В паутине венцы, косяки, я к распахнутой двери шагнул... и застыл, обожжённый кошмаром. На пороге седая старуха с ружьём, вязь знакомого света свечи на прикладе и слепые глаза.
– Ты пришёл, человек?
– Пить!
Из сухого ковша звёздным холодом дунула ночь: я пил звёзды...
– Спасибо, старуха.
– Я тебя не дозвалась, но ждала. От тебя я старела, и помни: дети были у нас - сыновья, сыновья, о которых другие отцы не мечтали. Не мечтали...
То ли я, то ли кто-то сомбреро снимал с головы, сумасшедшею цепью стегал колдовской тихий шёпот.
Крик оставил один. Этим криком кричит всё вокруг, этим криком кукушка считает потерянный кров, этим криком наплакались лебеди. Дом твой отчий кричит. И Очаг. Тот Очаг, что огонь свой в Великий огонь мой унёс - бед земли. Как он ждал и угас! Где ты был эту жизнь?
Нарастал её шёпот, казалось - крик плеснёт мне в лицо, или даже свинец сумасшедших двух бельм, разорвавших жару жаждой зрячей тоски.
Закричала гроза, и сомбреро втоптало в тропу, и душил меня шёпот, оторвав от земли пальцы замершей тени.
– Уходи-и... Уходи-и...
Те зрачки тех стволов будут щупать мне сердце всю жизнь. Я не шёл, а бежал, обжигая руками берёзы, раздирая в лохмотья на взгорках суровые мхи, в горло сердце просилось, как гордая птица из рук.
А потом я упал. Будто встала стена, и с разбега я врезался в воздух. Била в сердце сквозь рёбра земля, причитаньем дождя и калёной моей жаркой тенью лаская.
Я себя познавал.
И обратно бежал незнакомым, но светлым путём и кричал:
– Ты прости, ты прости за тот холод распахнутой двери, Нагая! За пожары прости, за плевки, за забытое тело твоё и за брошенный белый седины твоей хлеб.
Только эхо рвалось и с дождём проникало в песок, и питало могучие
Вот поляна, трава-мурава светлой зеленью эха потянулась ко мне. Та же тень, те же звуки. Ствол берёзы, как будто сожжённый дождём, на ветвях, как на чёрных руках... позабытое мною сомбреро.
1987 год
ЛАЙКА
очерк-зарисовка
Как известно, собака - это приручённый волк, который живёт с человеком с незапамятных времён. Весь вопрос - какой волк? При всей внешней схожести современной лайки с серым хищником, на самом деле, есть основания серьёзно сомневаться, что наша лайка из местных волков...
За конницей гуннов на запад перегонялись и табуны коней, отары овец - «обоз» был длинным и многоликим (и многомордым). Вместе с бронзоволикими людьми шли бронзовые собаки, потомки приручённого индийского волка. Они прошли вместе с людьми весь континент и, смешиваясь с пастушьими собаками прикаспийских племён и Кавказа, стали основой многих пород (например, овчарки, пуделя, сеттера, пойтнера и многих других, появившихся уже в средние века, когда селекционная работа стала забавой монастырей и обслуги замков). Для справки: догообразные породы, в отличие от волкообразных, - это все бульдоги, доги, таксы и шотландская овчарка. Впрочем, строго говоря, средневековье сильно перемешало и их. Но доги - это псы Европы античных времён. До нашей эры волкообразных собак имели только германские племена. В Древнем Риме собаки не догового типа считались либо дикарями, либо полудикими бродяжками. Во дворе какого-нибудь патриция легче было увидеть ласку, горностая или барса, чем собаку с волчьей мордой.
Лайка как порода сформировалась стихийно. Не известно ни одного места на земле, которое бы прославилось тем, что вело селекционную работу с этой породой. Эту работу вели миллионы охотников и приметливых крестьян, отбирающих крепких, бесстрашных и верных помощников. Без лайки наша история точно была бы совсем другой. А историю освоения Севера без неё представить и вовсе невозможно.
В IV-VIII веках нашей эры, когда нижняя Вымь входила в зону влияния Хазарского каганата и, судя по археологическим находкам (на Веслянском городище найдены персидские монеты), вела торговлю через Прикамье и Волгу с южными землями, с Прикаспия везли и живой товар - собак и овец.
В селе Ананьино Пермского края были сделаны обширные археологические находки VIII века нашей эры, по которым потом стали сверять и сходство культур других северных земель, чтобы определить родство племён и географию перемещения. Так появился сам термин «Ананьинская культура». Через четыреста лет - в XII веке - много что изменилось, скажем, в быте, сильнее стало проявляться влияние западных торговых путей, в том числе, и Великого Новгорода (на раскопе того же Веслянского городища найдены германские монеты раннего средневековья, украшения уже скорее прибалтийского, скандинавского стиля). Но самая крупная и ранняя археологическая находка XI-XII века была обнаружена в селе Вандвизди-но. По ней сразу стало понятно, что здесь и другой рисунок на черепках битой посуды, другой тип даже самих захоронений. Эта культура получила название Вандвиздинской. Абсолютное большинство находок на Выми относится к Ананьинскому и Вандвиздинскому типам культур, что подтверждает движение людей на Вымь со стороны Перми и Прикамья вообще.