BLOGS
Шрифт:
Мы смотрим на стену и крышу внимательно.
Подтверждаем: чёрные камни явно не от водостока. Широк карниз крыши. Если уж где и мог быть водосток, так это в некоторых других местах здания. Но там камни белые, а здесь чернота какая-то внутренняя. Даже, я сказал бы, не «внутренняя», а проступающая изнутри. Чёрная сыпь на камне...
«Вы, поди, на жаре-то уже устали ходить. Отдохнуть хочется?» - очень вовремя спрашивает нас отец Филарет. Мы, действительно, устали и словно задыхались - и от напряжения утренних переездов, регистрации, ожиданий, и от осеняющего множества святынь, и от экскурсии, от... самих себя, явно смущённых многим незнанием ряда элементарных правил православного монашеского бытия вообще
«После вечерней службы приходите ко мне в келью. Это можно. У меня чаю попьём, поговорим, если вам что-нибудь спросить надобно. Хорошо? Ну и хорошо. Отдыхайте пока. Храни вас, Господи!» Где его келья, мы уже знали - отец Филарет нам показывал (келья находилась на третьем этаже, если со двора монастыря, - под коридорчиком четвёртого этажа к престолу Покрова Богородицы).
Мы пошли отдыхать в наш архинарик, где на третьем этаже висят в коридорчике портреты Государей Императоров Николая II (его здесь с начала века не снимали), Александра III и Александра II, портрет какого-то священнослужителя без подписи, картина, на которой изображён святой Серафим Саровский, подкармливающий медведя. Есть тут ещё две картины с изображением монастыря св.Пантелеймона, написанные, видимо, в первой четверти XX века, так как на картинах изображены пароходы с лопастными колёсами, а подписи под картинами - в дореволюционной орфографии.
В углу у входа стоит умывальник каких-то забытых форм, какие встречаются только в старых фильмах. Рядом - столик, здесь две-три заправленные керосиновые лампы, чистые стаканы и, кажется, больше ничего нет.
В своей комнате на втором этаже мы с Валерой только-то и смогли, что помолиться, поклониться иконам, с восторженной благодарностью и радостью посмотреть друг на друга: «Валер, мы на Афоне», «Гриш, мы на Афоне... Неужели?» Мы растянулись на топчанах.
– У-у-у, - засыпая, едва прикоснувшись к худенькой подушке, ещё раз восторгаюсь я.
– Подушка-то, кажись, набита комкой...
– Что это?
– слышу вопрос Валеры.
– Похоже на морскую траву...
И снится мне сон. Сразу и ярко. Табун лошадей. Большие. Игреневые, пегие, соловые, гнедые... Гроза. А лошади добрые-добрые. И я во сне смеюсь и удивляюсь тому, что они, такие большие дурашки, бегут ко мне, маленькому, будто я их могу спасти... Они пробегают, будто сквозь, и я вижу, что гонит их не гроза, а огонь, взрывы, пуляют куда ни попадя яркие-яркие пулемётные очереди... А потом один из взрывов превращается в громадную красную луну. Такая луна была, когда мы отплывали от Крита. А потом, тогда, на Крите, произошло землетрясение... Я, кажется, закричал во сне матерные слова и, закричав, вспомнил, что это сон. «Прости, Господи», - извинялся я за мат. И проснулся раздражённым, но тут же облегчённо вздохнул... Лежал минут десять, смотрел в белый потолок, перебирал какие-то незнакомые мысли (это состояние тоже ярко запомнилось) и тогда уже уснул тихо и глубоко.
Проснулся от звона колокольчика. Дежурный по архинари-ку монах шёл по коридору и зазывал на вечернюю службу.
В конце июля вечерняя служба начинается и заканчивается в светлое время. Тишина. Даже морской прибой был слышен в первый вечер. За стенами монастыря его ещё можно услышать, но когда проходишь ворота, то там, кроме цикад, шума листвы и пения в церкви, не слышно ничего.
Вечерняя служба шла в храме Покрова Богородицы. Вообще же здесь тоже два престола, но служба идёт у престола Покрова. Вдоль стен и посреди зала, у колонн, высокие кресла с высокими подлокотниками. Во время долгих молитв и бдений монахи могут присесть или опереться на подлокотники (конечно, не во время литургии и не при открытых вратах алтаря). После недолгой вечерней службы (она шла 27 июля около двух часов) был небольшой перерыв; тогда почти в кромешной тьме,
Но прежде, между вечерней службой и бдением, мы по приглашению отца Филарета пришли в его келью.
– Почему паломниками занимаюсь и туристами? кто меня поставил? Монастырский совет. Он собирается один раз в год и назначает послушание: этому трапезу готовить, этому строительством заниматься, этому на бахче... Мне вот назначили туристов встречать. Да, туристов и паломников. И объяснять им «что» да «как», - отец Филарет накрывает нам стол. Мясных блюд нет, но стол, прямо сказать, не бедный: салат, макароны, рыба, орешки, пряники, варенье, хлебцы разные, кофе и чай на выбор. Так положено ему встречать гостей и вести с ними беседы. Может, так... да не так. Самое главное ведь не стол, а то, как заботливо все дни, не только в этот вечер, справлялся отец Филарет и о моём здоровье (я сильно простыл), и о желаниях сходить куда-либо, и помыться, и... даже покурить. Отец Филарет выводил меня на задний дворик, гремя ключами, открывал какую-то хозяйственную дверь и добродушно ворчал:
– Вот приедешь в следующий раз, а мы тебя спросим: с сигаретками приехал или нет? Если с сигаретками, то мы тебя не пустим. Бросить надо. Вот и всё.
Я ему говорил, что лет через пять-семь, когда мои сыновья подрастут, привезу их обязательно на Афон. «Разорюсь, но привезу», - говорил я. А иеромонах мне улыбался: «Ты хоти-хоти. А всё как Бог даст. Хотят многие, а Богородица в свои пределы не пускает... Ты сигаретку-то хорошо затопчи. Сухое всё. Запалишь обитель, не приведи Господи».
В тот первый вечер мы в гостях втроём: Валерий, я и голландец-врач (он чуть-чуть говорит по-русски и вполне сносно по-английски). Голландец с Валерой на двух языках вполне нормально объяснялись. Мне же мой немецкий на Афоне пригодился лишь однажды (но об этом позже).
Отец Филарет рассказал по нашей просьбе о себе. Родился и вырос он в деревне под Соликамском Пермской области, служил в погранвойсках в Эстонии, после демобилизации (в конце б0-х годов) ушёл в Псково-Печерский монастырь. В 1976 году его направили на Афон... Здесь подвизается уже 18 лет. Три года назад приезжал в Россию, ездил домой в Пермскую область. Привёз на Афон берёзку. «Тяжело ей здесь. Жарко. Поливать приходится. Но ничего, растёт...»
...Бросили между собой апостолы жребий. Кому куда идти Христа исповедовать. А Богоматери, которая была среди них, выпала Ивера. На жребий никто не роптал ни мыслью, ни словом. Но Пресвятая Дева Мария попросила:
– Прежде чем отплыву в дальнюю Иверу, позвольте заехать на Кипр - проститься с епископом Лазарем.
Это был тот самый Лазарь, которого воскресил Христос и который на Кипре Христа исповедовал. И позволили апостолы. И отплыла Богоматерь на Кипр.
Но заштормило море, и небо покрылось тучами, и высокая волна носила корабль с Богородицей три дня и три ночи. Когда же увидели просвет в тучах и солнце, осветлившее волны, открылась пред ними земля и горы, на которых стояли каменные и бронзовые идолы. А на самой высокой горе стоял Аполлон.
– Что это за земля?
– спросила Богоматерь.
– Это Гора Афонская, - ответили люди на корабле.
– Пусть благословенна будет эта земля. Пред очами Господа нашего заступлюсь я за неё и защищу до Конца Времён. И не сделает здесь Тёмный даже шагу...
А в это время закричали и заговорили идолы в горах. И повернулся на Горе идол Аполлон, и все они разом говорили людям: «Идите! На ваш берег сходит Мать Бога Истинного, Мать Бога Всевышнего и Бога Живого!» И пошли люди. И пали на лице пред очами Богородицы. Дивно им было, радостно... И плакала Богородица вместе с людьми слезами светлыми...