Blue Strawberry
Шрифт:
Тут он удержал себя снова – на случай последнего у Куросаки имелась верная «подружка…», то есть, «подушка безопасности» в лице занудного квинси, который вместо бывшего одноклассника в одночасье сделался ее нынешним однокурсником и буквально не отходил от нее ни на шаг. Этот очкарик самым наглым образом сопровождал Ичиго на всех лекциях, ел с ней на переменах, возился с непутевой студенткой в университете, засиживался с ней в библиотеке… Нет, не то, чтобы Джагерджак ревновал свою Клубничку к этому заморышу, но все же его заметное присутствие в жизни Ичиго, сводило злостью зубы Пантере и он порой очень сильно хотел задать наглецу трепку, если бы… тот не был так полезен для бывшей синигами, утратившей силы. Что не говори, но квинси всегда приходил ей на помощь в те самые минуты, когда
«Ай, ладно», – отмахнулся Секста: в конце концов, наличие в их новой жизни единственного из всех друзей Куросаки, можно было пережить. У него было с кем сравнивать, ведь переезд в Токио вовсе не означал, что Ичиго утратила связь со всеми остальными. Мало того, что она каждый месяц отправлялась домой проведать своих старых друзей и побыть с родными, так эти самые друзья и родные любили наносить неожиданные ответные визиты в их квартиру, доводя вовсе негостеприимного Гриммджоу до откровенного бешенства. Полоумный папаша, лезущий обниматься с «будущим зятем» на каждом ходу, малявка-двойняшка, задирающая его по любой мелочи, «принцесса», пичкающая всех неимоверной гадостью собственного приготовления, ее отмороженный Куатро, любящий упражняться на бывшем товарище по Эспаде в своих остротах, Мацумото, каждый раз опустошающая их бар вместе со своим скользким, хитрым, наглым лисом, который непременно устраивал под конец какую-нибудь подлянку… Б-р-р-р. Джагерджак поморщился, вспоминая каждого из этой сумасшедшей компашки, именуемой «дорогими людьми для Куросаки» и, к превеликому сожалению арранкара, все они в связи с этим получали статус неприкасаемых для разборок в присущей ему манере... Похоже, ему не оставалось ничего иного, как смириться, и радоваться, что хотя бы два человека из круга Ичиго были действительно нормальными: трогательная Юзу, задабривающая его своими кулинарными изысками, да молчаливый Чад, не напрягающий вообще никого своим частым присутствием.
Пантера выдохнул: черт, в такие вот минуты расставания, он бы добровольно согласился выдержать всех этих чудаков вместе взятых, лишь бы находиться рядом со своей любимой рыжеволосой женщиной. Сердце кололо от какого-то непонятного тревожного чувства, а Джагерджак привык доверять своей интуиции. От необусловленного бессилия он яростно запустил пальцы в мокрую от усилившегося снегопада шевелюру на затылке и устало прижался к холодной стене перехода. Голубые глаза вновь загипнотизировали табло: «Ксо, Куросаки, где же тебя носит?.. И почему мне так до жути неспокойно на долбанной душе?!»
Гриммджоу сделал глубокий вдох и выдох: он просто себя накручивал, да еще и в такой день... И кто придумал этот дурацкий праздник Святого Валентина? Он вообще не любил торжества, касающиеся его, ведь это он хотел всегда радовать Ичиго своими подарками, сюрпризами, признаниями и не один раз в году, а круглогодично и ежесекундно. Ему было за что ее благодарить – эта душа, разрывавшая сейчас его на куски, приносила ему же и самые приятные на свете чувства: любовь, радость, счастье, удовольствие, восторг, эйфорию. И все это было бы невозможно без рыжеволосого воина, спасшего его однажды от смерти и пробудившего в нем жизнь, увлекая за собой карамельной волей и благородством.
– ...Будьте внимательны, господа пассажиры. Прибывает скорый поезд номер N, следующий из Каракуры в Токио...
«Фу-у-ух!» – Выдохнул с огромным облегчением Гриммджоу и не заметил сам, как вдруг улыбнулся, представляя перед собой любимое лицо, которое он – о, ужас! – не видел целых два дня! «Плевать, – осклабился Секста, – да, я люблю ее, а кто сказал, что любовь это не безумие?» За эти полтора года он реально так сильно привязался к своей рыжей синигами, что был одержим ею и уже не представлял без нее своего существования… Не мог спать нормально, дышать спокойно, ступать уверенно, думать ясно, все время упираясь в голове в ее карамель, а на деле – не находя ее перед собой… «Дурак, ты, Гриммджоу», – пожурил он себя за излишнюю эмоциональность для Эспады. Ну, вот, кто мог подумать из арранкаров, что бесстрашный и бессердечный Джагерджак станет изнывать от тревоги и тоски по рыжеволосой соплячке, отдавая себя ей без
– Гриммджоу!!! – Громкий требовательный голос Куросаки оглушил всех встречавших приближавшийся поезд на платформе, но они ее совершенно не волновали. Лишь один из этой толпы заботил ее – статный и яркий, преданный и встревоженный, ее любимый арранкар с глазами цвета неба и улыбкой, разгоняющей грозовые тучи. – Гриммджоу! Я здесь! – Нетерпеливо помахала рукой девушка ему, чтобы он наверняка заметил ее и увидел, что она вернулась, чтобы снова быть с ним рядом!
«Вот дуреха, чего ты так кричишь? Разве я могу тебя не заметить?!» – Усмехнулся все же не без удовольствия Пантера: то, что она переживала за него, всегда приятно грело душу, точно она все еще хотела защитить его, пускай и не имея для этого никаких сверхсил.
Джагерджак стал рьяно протискиваться сквозь уплотнившийся поток людей к нужному вагону, из которого виднелась огненно-рыжая макушка Куросаки. Она сама, вся в белом – в длинном пальто, объемном шарфе и высоких сапожках – походила на приехавшую с юга в Токио зиму, у которой были бесподобно живые, яркие не по сезону, длинные волосы, искрящиеся теплом карамельные глаза и искренняя улыбка, растапливающая все вокруг себя, даже тревогу Сексты Эспада.
Ему показалось или в гигае он только что сподобился пуститься в сонидо? Иначе как он так быстро смог оказаться рядом со своей любимой женщиной, хватая ее в плен своих крепких долгожданных объятий просто со ступеньки поезда?!
– Гриммджоу! – Улыбнулась Ичиго, обхватывая родную шею соскучившимися руками.
– Кур-р-росаки! – Удерживая ее над землей, обнимая за талию, Пантера мгновенно окунулся в клубничные губы обжигающим для зимы поцелуем, заставляя любимую девушку узнать, как же сильно он тосковал по ней все эти два долгих дня...
– ...Кхе-кхе, – раздалось тактичное покашливание сбоку от приклеившейся друг к другу парочки.
– Исида, – с трудом отлепившись от ягодного аромата, Джагерджак коротко и снисходительно кивнул нарисовавшемуся рядом с ними темноволосому парню. Под взгляд сконфузившихся от такой красноречивости чувств синих очей, Куросаки аккуратно вернули на землю.
– Гриммджоу-сан, – безучастно проронил благовоспитанный квинси, все же обращаясь, как положено к старшим, – вот, передаю, так сказать, из рук в руки. – Урюу окинул взглядом девушку, будто проверяя ее на целость и сохранность, а затем подставил под руку Пантеры ее чемодан.
– Надеюсь, все было хорошо? – Сузив глаза, спросил арранкар явно с каким-то подтекстом. Если с Ичиго было все в порядке, это вовсе не означало, что за эти два дня с ней ничего не случилось.
– Да, все нормально, – рассеянно кивнул Урюу, решив пока не рассказывать вспыльчивому Эспаде о появлении странной реяцу в Каракуре. Он поспешил отвернуться от колючих голубых звериных глаз и покосился на однокурсницу: – Э-м-м, Куросаки, надеюсь, ты помнишь, что у нас завтра зачет?
– О-о-о... – Признаться, отдаленно девушка что-то об этом все-таки помнила и даже честно брала с собой учебник домой, но всю ночь потратила на приготовление презента для Гриммджоу… – Эй, Исида, ну, сегодня же 14-е февраля, – привычно краснея, Ичиго покосилась на своего парня.
– А завтра – 15-е, – поправил очки на переносице ее однокурсник, – и вряд ли профессору будут интересны твои истории о шоколадных конфетах и голубоглазых арранкарах…
Джагерджак хмыкнул на последних словах: да он один в таком роде, единственный и неповторимый! Исида вопросительно вскинул брови на такую реакцию, но затем вновь взглянул на рыжую – та виновато пожала плечами и состроила такое лицо, по которому Урюу прочитал свое ближайшее будущее: в лучшем случае, завтра ему вновь писать две работы по зачету, а в худшем – подтягивать хвосты Ичиго на дополнительных занятиях. Последняя перспектива, признаться, радовала его больше – кажется, он, наконец, признался себе, что ему нравилось проводить время со своей однокурсницей... Но не более. Угрожающий вид Эспады координировал любые неподобающие чувства в адрес его девушки.