Blue Strawberry
Шрифт:
– Кур-р-росаки, я тебя обожаю… – опрометчиво побежденный Пантера крепко прижал к себе свою жертву, хватая ту за плечи и вжимая в собственное мигом раскалившееся до предела тело. Жар передался губам и теперь сильные напористые поцелуи заставляли девушку позабыть обо всем, что было до этого, и о плохом, и о хорошем. Гриммджоу превосходно знал, как и чем лечить любое настроение и моральное состояние Ичиго.
Горячие руки соскользнули с тонких предплечий вниз, по талии, затем к бедрам, бесцеремонно забираясь под мешавшую ему ткань. Секста страстно перевернул рыжеволосую на спину и, разрывая на ходу свою любимую рубашку на ней, открыл, наконец, доступ к любимому телу.
– Бли-и-ин… – Заныла Куросаки: эта его голубая рубаха была и ее любимым
Джагерджак довольно улыбнулся: правильно, он должен был вытеснить из ее головы все ненужные мысли и воспоминания, и что для него какая-та рубашка в сравнении с этой глобально важной миссией.
Он прильнул к нежной ароматной коже на груди, поднялся с поцелуем вверх и ощутимо укусил за шею. Тут же провел острыми ногтями по возбужденно-натянутому до предела прессу своего рыжего воина. Король Пантер засмотрелся на спазматически-частое дыхание жаждущей наслаждений остроконечной груди и на пульсирующую дрожь желания внизу живота Куросаки. Секста довольно промычал: такая волнительная, такая аппетитная… Острый настойчивый язык проложил влажную дорожку вверх от пупка до ключицы и обратно, вкушая сладость этого любимого тела. Затем Гриммджоу с предвкушением приложился к налившемуся, точно яблоки, иному лакомству. Острожные клыки изголодавшегося зверя задели возбужденный сосок, заставляя Ичиго взвизгнуть от болезненно-трепетного удовольствия и яростно посмотреть на играющего с ней, точно кот с мышкой, любимого арранкара.
– Животное… – Простонала она сладострастно.
– Да, кис-с-са, я такой… – Усмехнулся он опасно и щелкнул расстегиваемым поясом на брюках.
Голубые глаза одурманенного хищника вспыхнули шальными огоньками, уже нависая над желаемой добычей. Раздразнившая его карамель затягивала в омут, отключая разум и оголяя инстинкты. Да, он любил ее также сильно, как хотел съесть ее. Пантера, зверь, животное. Он такой и она это любит. Гриммджоу воззрился снова на Куросаки, остатком сознания проверяя ее настрой и готовность, и рыжая ожидаемо бесстыже ему улыбнулась и приоткрыла спелые губы. Секста дерзко поцеловав их, и в тот же момент резко, почти грубо, ворвался в любимое тело, раскроив одним движением ладони все кружево на ее бедрах.
– А-а-ах!- Простонала Ичиго на вдохе, увлекая властный язык арранкара еще глубже, прямо в душу, прогибаясь телом в спине навстречу его мускулистому торсу, за которым бешено барабанило сердце.
Джагерджак запустил одну руку под выгнувшееся пластичное тело и прижал его к себе покрепче. Другой ладонью, скользнув по стройному шелковистому бедру, закинул сильную ногу бывшей синигами к себе на талию. Теперь стало еще глубже, еще жарче, еще ближе… Вдавливая ее в себя грудной клеткой и крепкой рукой с двух сторон, Пантера заставлял Куросаки плавиться от его огня и признавать только его победу. Он усмехнулся, остро чувствуя свое превосходство над своей «слабачкой», но не потому, что он ее одолел, а потому, что она вновь и вновь ему поддавалась, доставляя тем самым его мужской гордости и ее женской слабости должное и несказанное удовольствие…
Ее глаза, потерявшие в расплывшемся тумане четкость видения, спрятались за ресницами.
– Ты снова победил меня… Снова…- Прошептала она в полузабытьи, отвергая поражение и улыбаясь в его звериную шальную усмешку. – Как же я тебя ненавижу…
Гриммджоу ничего не говорил. Не то фыркая от напряжения, не то мурлыкая от удовольствия, он запустил свои пальцы в рот Клубнички, чувствуя на ощупь жар страстной ненависти на них, такой же неистовой, с которой руки не сдававшегося бойца сейчас вцеплялись в его волосы. Увлажненные подушечки вслед за мягкой ладонью Сексты пустились вниз и, возбуждая неблагодарно забытый уголок женственности Куросаки, с жадной быстротой принялись нагонять его температуру до общего накала девичьего тела. Ичиго вдруг вздрогнула и томно застонала, поймав стремительный микроэкстаз, а Джагерджак, уткнувшись довольной улыбкой в ее затвердевшую от наслаждения
– Ненавижу тебя… – шептала она, дрожа от победного наслаждения и всхлипывая от обрушившейся на нее силы, способной не карать, а приносить удовольствие, – … и люблю!..
«Правильно, Куросаки… Ненавидь меня… Ругай… Люби… Целуй… Побеждай… Поддавайся… Только не выпускай из своих губ, мыслей и тела! Ведь я сделаю все, чтобы в твоей голове не осталось больше никаких тяжелых воспоминаний! Чтобы твои сны никогда больше не потревожили черные кошмары! Чтобы твоя жизнь больше никогда не знала одиночества!»
– Ах, Гримм… Гримм-джоу! Гриммджоу! – Прокричала Куросаки, не в силах терпеть больше.
Джагерджак прижался к ее блаженной улыбке щекой и жадно дыша, собирая в легкие весь воздух в комнате и аромат волос любимой женщины, гулко прорычал ей над ухом, догнав и ее на вершинах их совместного удовольствия. Он рефлекторно дернулся, но Ичиго, как всегда, обхватив его всем телом, всеми мышцами, не отпускала своего арранкара из объятий. Пантера крепко прижался губами к ее пульсирующей венке на шее, восстанавливая дыхание для важных слов и возвращая рассудок. Его руки, ухватившиеся за простыни, выпустили не такую мягкую, как кожа Куросаки ткань, и деликатно провели по нежной бархатистой коже на девичьих плечах вверх и вниз. Ичиго тихо рассмеялась – очевидно, это было не так приятно, как щекотно.
– Побудь со мной, Гриммджоу, – прошептала она горячо любимое имя и уткнулась носом в не менее любимую голубоволосую макушку: он здесь, он рядом, с ней, в ней, повсюду, в каждой голубой клеточке его и ее тела. – Ведь я так люблю тебя…
«Конечно, Ичиго… Я ведь всегда буду с тобой рядом».
– Гриммджоу…
«Да… Повторяй мое имя, детка, ничье другое, только мое, родная, как ты всегда это делала…» – Арранкар крепко обнял Куросаки своими мускулистыми, сильными и от всего защищающими ручищами. Щекой и ухом прижался к ее груди, где в унисон ему билось живое человеческое сердце бывшей временной синигами. К черту это звание! Будь она хоть дважды синигами, трижды пустой, да, блин, хоть квинси, ангел или демон – наплевать… Для него она навсегда останется его любимой женщиной, его душой, его пристанью, его жизнью.
– Я тоже люблю тебя, Куросаки, и я… абсолютно счастлив, что могу быть с тобой…
====== CIII. ВМЕСТО ЭПИЛОГА: ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕ ДРЕМЛЮТ ======
Голубоволосый мужчина нервно ходил по платформе, высматривая вдали прибытие поезда и будто желая ускорить его приближение одним только взглядом. На нем было длинное кашемировое пальто, черное, почти в пол, в цвет замшевых туфель с острым носком. Под ним он был одет в темные джинсы и рубашку спокойного сине-голубого цвета не под стать небесной яркости в своих глазах и волосах. Воротник был дерзко распахнут на несколько пуговиц в петле ослабленного тонкого черного галстука, и это несмотря на зимнюю погоду. Сегодняшний февральский день встречал всех прибывавших в Токио ощутимым морозцем и срывавшимся снежком.
Но Гриммджоу Джагерджаку не было холодно. Напротив, от нетерпеливости и негодования его бросало в жар, ведь чертов поезд из Каракуры запаздывал вместе с его рыжеволосым счастьем «на борту». Раздраженный, он то и дело поглядывал на электронное табло, где нужная строчка с заветным номером поезда никак не объявлялась. Зато квадратные цифры часов сменялись так быстро, что Секста подумывал, а не разбить ли их, чтобы они не выводили его из себя и не отдаляли от него приезд Куросаки пропастью минут? А, может, ему сорваться к ней в сонидо? Ну, да, глупость какая-то… А кто с гигаем будет возиться? Да и Ичиго вряд ли оценит этот поступок: она-то его дух не увидит. Пантера злился и заводился сильнее: плевать на него, лишь бы ее увидеть, лишь бы удостовериться, что с ней все хорошо, и всему виной проклятый поезд, ползущий как черепаха, а не нашествие каких-нибудь пустых...