Богатырь сентября
Шрифт:
Отвлекшись, Салтан не заметил, как из-за вершин ближнего леса стрелой вылетела громадная темная тень – и пала прямо на Гвидона. Раздался крик – едва успев поднять глаза, Салтан не увидел сына, а увидел лишь, как громадная хищная птица падает к дороге, подняв крылья и вытянув вперед лапы с растопыренными когтями. Птица была огромна – в человеческий рост. А ее добыча – это он, Гвидон!
Вскрикнув от неожиданности, Салтан
Напав на Гвидона спереди, огромный черный коршун ударил его ногами в грудь и опрокинул на землю. Салтан ясно видел его серовато-бурые перья, желтые лапы с загнутыми черными когтями и раздвоенный хвост – а размах крыльев превышал сажень, длину его собственных раскинутых рук. Желтые круглые глаза были выпучены и горели яростью, серые перышки на голове топорщились, длинные перья на концах крыльев напоминали растопыренные пальцы. Гвидон, лежа на спине, молотил руками и ногами в воздухе, кричал, пытаясь отбиться, но коршун впился когтями ему в грудь и рванул вверх.
Он хочет его унести! В ужасе Салтан наконец справился с непослушным телом, подскочил и ударил саблей по крылу. Коршун издал яростный крик, полетели по ветру перья, на дорогу брызнула кровь. Но враг не сдался – отмахнулся крылом от Салтана, мощным ударом отбросил его на несколько шагов, и снова сделал рывок. Салтан, с трудом устояв на ногах, опять метнулся к коршуну, занося саблю, а тот вдруг взмахнул крыльями, так что от мощного порыва ветра у Салтана волосы отлетели и полы кафтана затрепетали, – и взмыл над дорогой. В когтях его были зажаты клочья от голубого Гвидонова кафтана и белой сорочки.
– Мешок! – кричал Гвидон, лежа на дороге и пытаясь встать. – Орех! Он унес! Орех!
Вскинув голову, Салтан смотрел, как коршун разворачивается над ними, набирая высоту; сверху еще летели обрывки перьев, но ясно было видно, что в когтях пернатого разбойника зажат мешочек красного бархата на золотистом оборванном шнурке.
Так злодею не Гвидон был нужен, а мешочек! Золотой орех!
– Ах, чтоб тебя громом побило! – в бессильной ярости выдохнул Салтан.
Гвидон тем временем извернулся, встал на колени и схватился за лук. Тот вдруг оказался уже натянут, хотя носят его со снятой тетивой; еще миг – в руке Гвидона появилась стрела. Еще пока Салтан только высмотрел мешочек в когтях у коршуна, Гвидон наложил стрелу, прицелился и выстрелил.
Салтан видел в этом лишь жест отчаяния и вовсе не ожидал, что можно попасть – с такой скоростью, из такого неудобного положения, да еще и по птице, которая явно такая же простая птица, как Медоуса была простой повитухой с волдырем на носу. И тут же Салтан изумленно вскрикнул: наконечник стрелы вспыхнул огнем, она прочертила по воздуху ясно видимую линию. Коршун резко качнулся в воздухе, серо-бурые перья посыпались дождем, развеиваясь над дорогой и ближними зарослями, – стрела пробила ему крыло!
Коршун бешено забил крыльями, пытаясь удержать высоту – мешочек
А Гвидон уже несся по дороге, чтобы подобрать мешочек. Проследив за ним взглядом, Салтан снова охнул. Коршун порвал завязки мешочка, и еще в полете золотой орех оттуда выпал. Сияющей звездой он промчался по воздуху… и упал на крупный серый валун, торчавший близ тропы. Ударился о камень, со звоном отскочил…
Пытаясь спасти его, Гвидон нырнул вперед, словно рыбкой в воду. Поймал орех в воздухе, а затем, сомкнув ладони, рухнул вместе с добычей на укрытую мхом каменистую землю.
Салтан еще раз оглянулся на лес, но там все было тихо, коршун исчез. Царь кинулся к сыну.
– Ты цел? Сильно он тебя порвал? Ты расшибся?
Гвидон лежал лицом вниз, плотно сомкнув ладони. Салтан бросился рядом с ним на колени.
– Сынок! Ты жив?
Взял его за плечо, перевернул. Гвидон, весь в пыли, лежал с крепко зажмуренными глазами. Вдруг руки его задергались сами собой. Открыв ошалелые глаза, он сел. Даже Елена сейчас с трудом узнала бы своего прекрасного сына – чумазый, без шапки, со спутанными тусклыми от пыли волосами, с оцарапанным о землю лбом и подбородком. Но еще хуже пришлось его одежде – из кафтана и рубахи на груди были вырваны большие куски, на сорочке краснела кровь – когти коршуна оставили глубокие царапины.
– Лешачья матерь! – охнул Салтан.
Ему случалось на войне видеть раны и похуже, но Гвидон, его волшебное дитя, был не из тех, кто предназначен проливать кровь и переносить страдания.
– Ничего, бать! – ошарашенно бормотал Гвидон. – Я его поймал. Поймал… Все путем.
Сидя на земле, Гвидон осторожно раскрыл ладони. У Салтана похолодело в груди – он же видел, как орех со всего размаху ударился о камень. Достаточно ли он прочен, чтобы уцелеть?
Оба охнули: по боку ореха, лежащего в грязных ладонях, протянулась черная трещина. Из трещины ударил яркий изумрудный свет. Орех затрясся в руках Гвидона, трещина потянулась дальше, как будто неведомая сила распирала скорлупу изнутри. Опомнившись, Гвидон попытался сжать его, но орех выскочил из его ладоней на дорогу, чуть прокатился… исчез во вспышке зеленого света, такой яркой, что отец и сын разом зажмурились.
А когда спешно открыли глаза, то не сразу поняли, что видят. Орех исчез. Вместо него на каменистой земле перед ними лежало что-то небольшое, похожее на клочок меха цвета рыжей сосновой коры…
Протерев глаза и проморгавшись, Салтан наконец настолько прошел в себя, чтобы осознать – это…
– Белка… – пробормотал Гвидон. – Гляди, бать…
Как будто Салтан сейчас мог глядеть на что-то другое. Перед ними лежала белка – обычный с виду лесной зверек. Только лежала она, почти как человек, на животе, раскинув в стороны все четыре лапы и уткнувшись мордой в землю.