Богатырь сентября
Шрифт:
– Эй… белочка! Ты живая?
Гвидон осторожно потрогал пальцем ее спину. Белка пошевелилась и села. Салтан все еще не верил своим глазам: она сидела на земле, как человек, вытянув задние лапы, так что ему видны были ее розовые пятки. Передними лапами она обхватила голову, потерла морду. Потом подняла голову и взглянула на замерших людей. Белка была по виду обыкновенная – рыжая, с белой грудкой, с кисточками на ушах. Но глаза ее, не в пример обычным, были не черными, а словно два живых изумруда. Однако общий вид был не блестящий: слипшаяся тусклая шерсть, дрожащие лапы, помятые кисточки выдавали огромную усталость.
– Это
Белка поднялась на лапы и широкими, хотя и тяжелыми прыжками устремилась прочь. Отец с сыном от потрясения могли лишь проводить ее глазами. Но ушла она недалеко – только до ручья, а там опустила морду в воду и стала жадно пить. Пила и пила, потом села и стала умываться, отчищая шерсть.
Салтан тронул за руку ошеломленно наблюдавшего за ней Гвидона и показал на прежнее место. Когда белка поднялась, стали видны две половинки золотой скорлупы – пустые.
Вот каким оказался «птенец жар-птицы» или даже изумруд величиной с перепелиное яйцо!
Оба встали на ноги и тоже, пошатываясь, направились к ручью. Белка, завидев их, отодвинулась на несколько шагов, но не убежала, а продолжала яростно чистить лапками за ушами. Сняв кафтаны, мужчины умылись и попили воды. Гвидон с тоской озирал лохмотья у себя на груди. Даже окажись здесь Ироида с иголкой, зашить не получилось бы – вся грудь в клочья. Салтан велел ему снять это безобразие и осмотрел раны: когти коршуна оставили с десяток глубоких кровоточащих царапин. Взяв один лоскут от сорочки, Салтан намочил его в ручье и промыл раны. Перевязать бы – да чем? Только если остатки сорочки, уже почти негодной, на повязки изорвать.
Пока они с этим возились, белка закончила с умыванием и ускакала в лес. Вскоре Салтан ощутил, что его дергают за рукав. Обернулся: белка, стоя на задних лапах, передними протягивала ему несколько широких зеленых листьев. Салтан в удивлении поднял брови, а белка взяла в пасть конец одного листа и показала, будто жует, а потом прикладывает к царапинам на груди Гвидона.
– Это она нам целебное зелье какое-то принесла, – сообразил Гвидон. – Только надо разжевать, а потом приложить.
Белка закивала.
– Так ты что… Милитриса Кирбитьевна, разумом владеешь? – спросил Салтан.
Белка выразительно посмотрела на него своими изумрудными глазами, сжала лапу в кулачок, выразительно постучала себе по голове и отошла.
– Это она сказала, что я дурак, да?
– Я тоже не знал. Раньше-то она только песенки пела. Эй, Милитриса Кирбитьевна! Может, споешь нам что-нибудь?
Белка окинула их обоих оценивающим взглядом, потом вскочила на камень у воды – пышный рыжий хвост мелькнул языком пламени, – встала на задние лапы, притопнула и запела:
Ловили пташечку, борзу птицу, Не могли пташечку изловити. Ловил, ловил, ловил батюшка, Ловила, ловила матушка, Ловили, ловили детушки — Не могли пташечку изловити! А вот когда пташечку изловили, Не могли пташечку все убити. Бил, бил, бил, бил, бил, бил батюшка, Била, била, била матушка, Билл,3
Из книги «Ласковое словечушко» Н. П. Павперовой (Свадьбы, хороводы, прибаски, побасенки, частушки, сказки, и песни Самарского Края), Самара, 1996.
Голос у белки был совершенно человечий: звонкий, девичий, выразительный; он вился ласковым ветерком и лился прозрачными струями, играл искристой росой. Полураздетые, с мокрыми лицами и волосами, Салтан и Гвидон зачарованно слушали: как пташечку не могли ощипать, не могли сварить, не могли съесть… Царь в это время задумчиво жевал листья для примочки сыну, и, вдруг опомнившись, подумал, что за этим занятием очень напоминает сосредоточенного барана. Однако становилось ясно, почему о белке шла слава по всему свету белому. Чудо уже то, что белка поет – но еще как поет!
А вот когда пташечку всю съели, Не могли косточки все собрати. Собирал, собирал, собирал батюшка, Собирала, собирала матушка, Собирали, собирали детушки — Не могли косточки все собрати.Закончив, белка молодецки притопнула и прямо уставилась на двоих слушателей: вы что-нибудь поняли?
– Это она хочет сказать, что пташечку борзую мы того… не убили? – догадался Гвидон. – Что этот черт пернатый еще воротится?
Белка кивнула и сделала крохотной ладошкой знак: молодец, мол, соображаешь!
– Спасибо, Милитриса Кирбитьевна, потешила! – опомнившись, поблагодарил Салтан.
Пока белка пела, они отдышались, пришли в себя и опомнились. Даже кровь из глубоких царапин Гвидона уже не текла, а только сочилась. Салтан потянул ему на ладони разжеванные в кашицу листья, и тот, слегка скривившись, послушно растер по царапинам. И еще раз сморщился: защипало.
– Экие мы с тобой богатеи! – хмыкнул Салтан, глянув на кучу окровавленного белого и голубого тряпья, еще недавно бывшего княжеским нарядом для пира. – Владели царствами-государствами, а теперь у нас на двоих один целый кафтан и одна чиненая рубаха! Теребень кабацкая, голь перекатная как есть!
Белка откровенно захихикала. Гвидон протянул к ней руку, она резко отпрыгнула.
– Но это что же, – упоминание о царствах навело Гвидона на мысль, – это ее мы должны были Тарху тому Тархановичу отнести?
Белка закивала, но при этом ощерилась.
– Это ты была бы выкупом? А коршун… он пытался тобой завладеть, чтобы мы без выкупа остались?
– Мы и так остались без выкупа, – сказал Салтан. – Золотого ореха у нас больше нет.
– Так она есть!
Белка зашипела, еще отпрыгнула и выставила маленькие кулачки, будто вызывала на бой. Выглядело это потешно, однако Салтан ее понял.