Богатырь сентября

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Скажи ему, чтобы не ходил! Он-то дитя послушное – волю твою родительскую исполнит безропотно! – язвительно ответила Медоуса. – Сейчас Тарх Мракотович владеет и Кикой моей, и городом ее Лебедином, и темным светом. Хочет твой сын владеть Кикнидой – придется ему с Тархом биться. Одолеет Гвидон – воцарится в темном свете, как ему от роду назначено.

– А если он туда не пойдет? – спросил Салтан, ощущая в себе твердую решимость употребить родительскую власть ради спасения чада.

– А не пойдет… Весь мир перевернется вниз ветвями, вверх корнями,

и каждый из них, Гвидон и Тарх, там окажется, где ему быть назначено, только уже со всем своим царством-государством вместе. Не мы это устроили, не нам и менять. Так что самое лучшее: если Гвидон Тарха одолеет, с Кикнидой на темном свете останется и с городом своим. А Тарха на белый свет спровадит и жену ему вручит ту, что для него предназначена.

– Это кто? – Салтан запутался, голова шла кругом.

– Да та, которую я вам в орехе золотом вручила и велела Тарху передать! Дочь моя Смарагда! Белка-затейница! Понял теперь?

Золотой орех из красного мешочка оказался вместилищем белки… а под шкуркой белки прячется вторая дочь Медоусы…

– Что-то она не рада была! – Салтан вспомнил, как белка выставила кулачки, когда они рассуждали, не отдать ли ее волотам.

– Не рада. Потому и стала сперва белкой, а потом и вовсе орехом. Да Тилган вмешался, не хотел, чтобы дочку против воли замуж выдавали. Ишь, жалостливый какой! Да вон они идут, – вдруг сказала Медоуса, глядя куда-то в сторону.

Салтан глянул – от дубравы к ним приближались Гвидон и с ним какая-то девушка в пышном облаке рыжих волос. Первым сердца коснулось облегчение – сын возвращается живой и здоровый, – но внимание отвлекла его спутница, одетая… одетая…

– Господь Вседержитель! – Салтан закрыл лицо рукой. – У тебя вон какие платья, трех таких завернуть можно, а дочке шелков пожалела!

– Исполнит волю мою материнскую – оденется в шелка и бархаты! – язвительно ответила Медоуса. – Пока противится – будет в шкурке беличьей ходить. А из шкурки, сам видишь толкового платья для девицы никак не выгадать!

Хохоча, Медоуса попятилась за дуб и скрылась с глаз. Салтан пошел навстречу сыну и обнял его.

– Бать, я с добычей! – радостно похвастался Гвидон. – Три стрелы золотые, из волос самого Солнце-князя выкованы! Ты бы видел его дом! У него там все из золота! А служат ему двенадцать девок…

Слушая его, Салтан разглядывал рыжую девушку. Она смотрела на него и приветливо, и дерзко, но вдруг переменилась в лице: увидела, как из-за дуба выходит Медоуса.

Увидев чародейку, Гвидон осекся.

– Здравствуй, молодец! – Медоуса кивнула ему. – И ты здравствуй, затейница! Не надоело в беличьей шкурке бегать? Не все еще песенки перепела? Не все орешки перегрызла?

Смарагда только дернула головой, но промолчала.

– Так что, молодец, – обратилась Медоуса к Гвидону, – знаешь теперь, что тебя в темном свете ждет?

– Жена моя ждет, Кикнида-царевна, – твердо ответил Гвидон. – Я за ней пойду.

– Видишь? – Медоуса показала на него Салтану. – Попробуй-ка отговорить

твоего сынка покорного! Расскажи ему, что коли даже и отобьет Кикниду, в темном свете с нею останется! А не захочет – сам белый свет и темный местами поменяются, и все так будет, как Змееногая пожелала!

– Коли так суждено, я и на темный свет готов, – почти без колебаний объявил Гвидон. – Лишь бы мне Кику найти.

– Ну так ступайте. А ты проводи их, – велела Медоуса дочери. – Опять в орех прятать тебя не буду. Не пойдешь за Тарха – весь век белкой проживешь, песенки распевая. А орехов-то сколько нынче уродилось – грызть не перегрызть!

Медоуса засмеялась – больше досадливо, чем весело, – взмахнула широкими рукавами, и над лугом взмыла черная лебедь. Трое оставшихся провожали ее глазами, пока она не превратилась в черную точку и не скрылась где-то в тучах между мирами.

Потом переглянулись. Салтан вздохнул. Не хотелось ему вести сына на темный свет, но что если иначе и правда весь мир перевернется вниз ветвями, вверх корнями? Мелькала мысль: если Тарха вовсе истребить, может, и переворачивать ничего будет не надо? С него же все началось, со змееногой богини порождения.

– Здравствуй, Смарагда! – наконец обратился Салтан к рыжей девушке. – Прости, что я тебе с орехами досаждал, но откуда же мне было знать?

Смарагда хмыкнула и дернула плечом:

– Кто старое помянет…

– Ты доведешь нас до Волотовых гор? – спросил Гвидон.

– Постой! – вмешался Салтан. – Смарагда… Тилгановна, тебе же самой нельзя в Волотовы горы! Твоя мать хочет тебя Тарху отдать, а ты, я так понял, вовсе того не желаешь…

– И верно, она говорила! – вспомнил Гвидон. – Что, мол, лучше весь век белкой скакать…

– Сейчас это не страшно, – ответила им Смарагда с горделивым видом пренебрежения опасностью. – Пока с Тархом Кика живет, я ему не надобна, а она свое место ни за какие груды изумрудные не уступит.

– Ты врешь! – опять возмутился Гвидон.

– Вот пойдем, и сам увидишь!

– Когда я Кику заберу, тогда ты поберегись, рыжая! Ты хоть ей не чета, а все же…

– Тише, тише! – Видя, как от возмущения рыжая грива Смарагды чуть не встала дыбом, Салтан кинулся между ними. – Молчи, сынок! Смарагда очень красивая, хоть и по-другому! Мне она больше нравится, – сказал он, обнаружив, что не так уж соврал.

– Да пусть будет красивая! – с видом трудной уступки набычился Гвидон. – Только пусть к Кике меня отведет.

– И отведу. – Благодаря вмешательству Салтана рыжая несколько остыла. – И ты узнаешь, что я тебе правду сказала!

– Обратно пойдем через дуб? – Салтан показал на дупло в стволе. – Вниз?

– Можно и так, но это долго, – ответила Смарагда. – Там ведь еще от дуба в горы сколько идти придется.

– А побыстрее нельзя? – спросил Гвидон.

Смарагда помолчала, что-то обдумывая, потом сказала:

– Нам нужна река.

Глава 15