Богатырь сентября
Шрифт:
К его удивлению, в ответ братья-кузнецы дружно расхохотались.
– А вот увидишь! – сказал один. – Давай сюда волоски!
Гвидон вынул из-за пазухи старую шапку, развернул и протянул кузнецу горсть золотых волосков. Тот пересчитал их, кивнул и велел:
– Берись, качай меха!
И бросил двенадцать золотых волосков на багряные угли.
– Давай, красотка, жги! – весело крикнул другой, обращаясь к белке.
Белка подняла передние лапы, потянулась вверх. Потом притопнула и запела.
Вдоль по улице широкой Молодой кузнец идет, Он идет, идет, идет, ПеснюБелка пустилась в пляс, оба брата разом принялись ей подсвистывать – да так, что у Гвидона закладывало уши. Один сделал ему знак – качай, мол! – и он усердно принялся качать, не отрывая глаз от белки. Голос ее стал каким-то новым – не таким звонким, чуть ниже, но зато налился силой, какой Гвидон еще у нее не слышал.
7
Из книги «Ласковое словечушко» Н. П. Павперовой (Свадьбы, хороводы, прибаски, побасенки, частушки, сказки, и песни Самарского Края), Самара, 1996.
Братья подсвистывали, позвякивали молотами по наковальне, от чего песня приобретала неукротимую лихость и мощь. Гвидону самому хотелось подпеть, но тяжелые мехи отнимали все его силы.
Тук! Тук! В десять рук Приударим, братцы, вдруг!– густыми голосами подпевали кузнецы.
Внезапно белка сорвалась с наковальни и широким прыжком перенеслась прямо в горн! Туда, где лежали на углях двенадцать золотых волосков.
Над багряными углями взвилось высокое пламя. Гвидон вскрикнул и чуть не выпустил ручку, но волшебство огня, звона и пения держало его, вело, не давало остановиться и сбиться с ритма.
Тук! Тук! В десять рук Приударим, братцы, вдруг!– звенело по кузнице, и явно слышалось, что поют два мужских голоса и один женский. Ошалев, Гвидон смотрел, как белка продолжает плясать внутри пламенного облака. Танец ее изменился – из ловкого и задорного хороводного он стал диким, причудливым, белка скакала и вертелась колесом, все быстрее и быстрее.
Если ты меня полюбишь, Своим взглядом озаришь, Своим словом удивишь, И любовью оживишь. Тук! Тук! В десять рук Приударим, братцы, вдруг!Белка вертелась так быстро, что очертания зверька слились в одно огненное колесо. Кузнецы подсвистывали, молоты звенели, женский голос пел…
А потом пламя прояснилось, из рыжего стало янтарным, желтым, почти белым… И Гвидон увидел, что внутри пламенного облака пляшет не белка, а человеческая фигура – стройная девушка с буйной волной огненного-рыжих волос до самых пят. Она была обнажена – да и какая одежда уцелела бы среди такого жара, но сама не испытывала неудобств – пламя было ее родной стихией. Она плясала, вертелась, и чем дольше Гвидон смотрел, ошарашенный и очарованный, тем сильнее ему казалось, что он уже видел этот танец. У себя дома, в Лебедине-граде, на последнем пиру, но принял за хмельное наваждение.
Тук!– Хорош! – вдруг закричал кузнец. – Готово!
Он потянулся к горну и клещами вынул пучок солнечных волосков – теперь они сияли нестерпимым алмазным блеском. Положив солнечные волосы на наковальню, оба брата принялись работать молотами… а из горна выскочил огромный сгусток пламени и припал к каменному полу.
Гвидон зажмурился от волны жара. А когда открыл глаза – в паре шагов от него стояла девушка, одетая густым облаком пламенеющих рыжих волос. Яркие глаза цвета изумруда смотрели прямо на него – чуть раскосые, смеющиеся. Девушка была красива какой-то задорной, непокорной красотой – овальное лицо, рыжеватые изогнутые брови, словно тонкий хвостик шаловливого пушистого зверька, чуть вздернутый нос, веснушки на щеках. Он видел ее в первый раз, а она смотрела так, будто хорошо его знает. Предстань перед ним вдруг змей огнедышащий – Гвидон и то не был бы так потрясен. Слишком долго смотрел на огонь, рябит в глазах? Он снова моргнул, ожидая, что видение рассеется. Но, когда опять глянул, девушка никуда не делась, зато обзавелась коротким платьем из рыжего меха. Руки и одно плечо оставались открыты, а снизу оно не доходило и до середины бедра. Глаза огненной девушки – яркие изумруды – казались неотвратимо знакомыми.
– Здравствуй, князь ты мой прекрасный! – насмешливо произнесла девушка, тоже отчасти знакомым голосом. – Что затих, как рак безгласный?
– Почему рак? – ошалело пробормотал Гвидон.
– Потому что глаза тоже на стебельках выпучились!
– Это ты, что ли, Милитриса Кирбитьевна?
– Фуууу!
Девушка выдохнула, как после тяжелой работы, и, пройдя сквозь стену кузницы-горы, исчезла.
Качать мехи было больше не надо, и Гвидон, только глянув, как дружно братья-кузнецы работают молотами, побежал за девушкой.
Она обнаружилась на опушке дубравы: здесь протекал ручеек, и девушка, стоя перед ним на коленях, опустив голову к воде, жадно пила. Гвидону бросились в глаза ее чистые розовые пятки – будто и не плясала на багровых углях и раскаленных добела волосках Солнца. Свою длиннющую рыжую гриву она придерживала, свернув в жгут и накрутив на локоть.
Гвидон подошел и остановился в трех шагах. Девушка пила так долго, что ему вспомнился тот змей, который проглотил три мешка соли и потом пил, пока не лопнул.
Но вот она выпрямилась и села на траву. Посмотрела снизу вверх на ошарашенного Гвидона и выразительно заявила:
– Сам ты Милитриса Кирбитьевна! А я – Смарагда!
– Смара… – Гвидон встал на колени, чтобы не смотреть на нее сверху вниз.
Девушка подобрала под себя ноги, но и так они почти целиком остались на виду.
– Смарагда! Чтоб ты знал, – она подалась к нему, уставившись ему в глаза своими изумрудными глазами в загнутых черных ресницах, – я не-на-ви-жу песенки! И орешки – ненавижу! И дом хрустальный! Сестра моя Кикнида отлично угнездилась в белом свете – вышла за тебя замуж. Насчет меня у матушки были другие замыслы, но меня они не устроили. И вот что я получила в наказанье: хрустальный дом со стрелецким караулом и корзину орехов… Ну и где теперь твой золотой город, мой прекрасный князь Гвидон? Не знаешь? А я знаю…
– Сестра? – Из этой речи Гвидон все же уловил главное. – Кика – твоя… сестра? Или ты – ее?
– Мы – сестры. Она – старшая, я – младшая. Медоуса – наша мать, Тилган-чародей – наш отец. Теперь понял?
Гвидону вспомнилось, как Тилган ласково чесал белке за ушком, а она держалась так, будто хорошо его знает. Теперь эта загадка получила разгадку… но голова шла кругом только сильнее.
Это – сестра Кикниды? Сколько Гвидон ни вглядывался в шаловливое личико, не находил в нем ничего общего со строгими чертами и величавой красотой своей Царевны-Лебеди.