Богатырь сентября
Шрифт:
Смарагда сидела между отцом и сыном, крепко зажмурившись и пряча лицо у Салтана на плече, но Гвидон тоже посмотрел вперед и увидел далеко-далеко что-то вроде огромных серых облаков, лежащих на земле. Они приближались, росли, стали узнаваемы каменные склоны, похожие на лица спящих великанов.
– Как вам езда моя? – Меандр снова обернулся. – Не лишком ли трясет?
– Да чтоб черти в такой зыбке… – начал Гвидон, но Салтан снова перебил его:
– Нисколько не трясет! Ровненько, покойно, как младенцу в колыбельке!
–
Но это так показалось – на самом деле впереди был обрыв, куда с шумом устремлялся речной поток, а белые водяные кони просто прыгнули вниз. Пролетев с полет стрелы, снова рухнули в воду, лодка с размаху погрузилась по борта, ее окатил такой густой ливень брызг, что кричащие от страха седоки промокли насквозь. Хохот Меандра заглушал даже рев водопада.
– Да что б тебя, черт водяной задорный! – завопил Гвидон, а Смарагда проворно зажала ему рот розовой мокрой ладошкой.
– Тише ты! Рассердится – вовсе нас утопит.
Наконец течение несколько выровнялось, лодка пошла тише. Салтан отпустил онемевшую руку, который цеплялся за скамью, и вытер лицо. Меандр обернулся:
– Как вы там? Удобно ли вам, сухо ли?
– Да ты что, душу из нас вынуть… – начал было возмущенный Гвидон.
Смарагда снова зажала ему рот. Он попытался сбросить ее руку, но она вспрыгнула к нему на колени и обхватила его голову второй рукой – а сила в ней оказалась не девичья.
– Очень хорошо, Меандр Понтархович! – пока Гвидон возился, пытаясь вырваться, убедительно ответил Салтан. – И удобно, и сухо – как дитяте у родной матушки на коленях.
Меандр присвистнул – и лодка пошла ровнее. Теперь она почти не качалась, брызги стихли. Скорость тоже замедлилась, и путники смогли как следует разглядеть серые горы. Те уже почти заслонили небо впереди, а по берегам широкой реки тянулись темные еловые леса, взбираясь на первые отроги.
Так они плыли еще какое-то время, а потом впереди стал виден густой туман, опутавший какие-то густые заросли.
– Вон там она – сестра моя, Лета-река, – спокойным голосом сказал Меандр. – Не передумали еще ей кланяться?
– Лета? – переспросил Гвидон. – Она такая теплая, что ли?
– Наоборот, холодная скорее, – ответил Салтан. – По-нашему ее имя – Забыть-река.
– Забыть? Что – забыть?
– Жизнь свою прошлую. Кто из этой реки изопьет, забудет, кем был и как жил. А пока не изопьет, заново не родится.
– Зачем мне заново рождаться? – не понял Гвидон. – Я родился уже один раз!
– Это для мертвых, – шепнула ему Смарагда. – Сюда приходят те, кто в белом свете умер.
Гвидон не ответил, на лице его появилось изумление, потом глубокая задумчивость.
– Бать! – шепнул он чуть погодя. – Но я же никогда не умру? И ты? И матушка?
Салтан вздохнул и потрепал его по мокрому плечу. Слишком быстро выросший его сын
Тихо, будто лебедь, лодка подошла к низкому берегу. Здесь поток делал петлю и поворачивал в другую сторону. Впереди над зарослями кустов висел туман, из тумана доносился чуть слышный шепот – такой тихий, что его можно было принять за морок, за шум крови в ушах.
– Прибыли. – Меандр соскочил со спины белой лошади.
Первым Гвидон, потом Смарагда, потом Салтан покинули лодку и ступили на поросший мхом берег. Вокруг стеной стоял темный еловый бор.
– Сестра моя вон там живет! – Меандр показал в сторону тумана. – Обождите!
Он нырнул – только хвост в черновато-зеленой чешуе плеснул над водой.
Утомленные поездкой путники присели на мох. В мокрой одежде мужчинам стало зябко, Смарагда трясла волосами, выжимала из них воду.
– Бать, – опять окликнул Гвидон. – А чего ты ему говорил… Он спрашивает, хорошо ли нам, издевается, селедка зеленая, а ты ему: хорошо, мол! Надо ж было сказать: ты, карась неуемный, вожжи придержи…
– Нельзя, – возразил Салтан. – Когда такие хозяева тебя спрашивают, нужно показать, что ты умеешь терпеть, сдерживаться, вида не показывать, что недоволен. Кто собой не владеет – тот не человек, а дитя или вовсе животное. Собака недовольна – скулит, дитя малое плачет. А мужчина – терпит. Стали бы мы его ругать – выбросил бы нас в воду, а то и вовсе утопил бы!
– Эко! Я не знал…
– Много ты не знаешь еще, сынок…
– Потому что ты на самом деле – дитя годовалое! – уязвила Гвидона Смарагда. – Только с виду взрослый муж!
– А ты… – Гвидон вознамерился толкнуть ее, но опомнился и сдержался. – Еще кто из нас животное, зверь лесной! Поплясать не хочешь? Может, орешков?
Смарагда примерилась и замахнулась дать ему в глаз, но Гвидон перехватил ее руку.
– Тише! – унял их Салтан. – Он возвращается.
В потоке снова показался бурун – да не один, а два. Всплыл Меандр, а с ним рядом – еще одна голова, женская. Над водой показалось безупречно красивое лицо, белая шея, точеные плечи. Очень светлые густые волосы стекали в поток и в нем растворялись. Огромные, вдвое больше обычных человеческих прозрачные зеленовато-голубые глаза взирали с полной безмятежностью.
– Вот, сестра, это царь Салтан, сын его Гвидон, а с ними зверюшка их ручная, – ухмыляясь, представил их Меандр. – Просят, чтобы проводила ты их в Волотовы горы.
– Отчего же не проводить, коли батюшка так желает, – приветливыми и в то же время безразличным голосом ответила Лета, а потом заговорила нараспев: – Испейте воды моей, путники, и все печали покинут вас. Воды мои сладки – исцеляют они горечь несбывшихся надежд, утешают боль разочарований, усмиряют сердечные бури и усыпляют, навевая сладкие сны…