Богдан Хмельницкий

Костомаров Николай Иванович

разные варварства, вместо того, чтобы охранять Польское государство. Польша не

страшится угроз, и если татары станут нарушать спокойствие подданных Речи-

Посполитой, то найдут такой отпор, который заставит их раскаяться *).

Вслед за Вольским и козацкими депутатами, назначенные коммиссарами для

переговоров с козаками, Кисель, Сельский, Дубравский, Обухович, отправились на

Волынь: они намеревались ехать в Киев и там предполагали начать переговоры. Но,

въехав ,в

русскую волынскую землю, они встретили повсеместное восстание:

мятежники бродили около них вооруженными толпами; резиденция Киселя, Гуща,

почти в глазах владельца была разграблена. Комзшссары увидели, что они не могут

ехать спокойно, а должны пробиваться сквозь огонь войны, как в неприятельской

стране. Поэтому Кисель отправил послов к Хмельницкому, чтоб прежде заключить

перемирие и остановить грабителей. Это было в начале августа.

Хмельницкий и козаки в Белой Церкви не получали долгое время известия о

козацких депутатах, отправленных на сейм в Варшаву. Вдруг разнесся слух, что их нет

на свете; потом пришло известие, что поляки собрали уже войско; наконец, Кривонос

извещает Хмельницкого, будто бы поляки посадили на кол козацких послов 2).

Хмельницкий снял обоз, поднял свое ополчение, в котором, по известию

современника, было у него будто бы восемьдесят тысяч 3) одной конницы, и двинулся

на Гончариху 4), а между тем послал к хану просить немедленной помощи. Но при

Гончарихе явились в войске послы козацкие, совершенно невредимые, и Вольский

принес послание от сейма. Слухи были ложные. Хмельницкий остановился.

Вслед затем прибыли и посланцы Киселя с коммиссарским листом, в котором были

предложены требования сейма “).

Эти требования казались слишком невыгодными для русских. Речь-Посполитая,

прежде всего, требовала отдачи взятого у поляков па сражении орузкия и удаления

татар; ничего не говорили о правах Козаков. Очевидно было, что поляки желали только

лишить Козаков союзников и средств к дальнейшей войне. Сверх того, они требовали

казни предводителей загонов °) для того, чтоб отнять у Хмельницкого доверенность к

нему народа, а между тем сами готовились к войне, и тем ясно показывали, что

действуют неискренно.

Козацкая рада была раздражена этими требованиями; возник ропот на

]) Stor. delle guer. civ., 24.

2) Памяти. киевск. комм., I, 3, 158—194.

3) Памяти, киевск. коми., I, 3, 161.

4) Истор. о през. бр.—Памяти, киевск. комм., I, 3, 207.

б) Памяти, киевск. комм., I, 3, 208—209.

в) Histor. ad exces. Wlad., V, 17.—Supplem. ad Histor. Russ. monum., 180.

206

самого

Хмельницкого за его медленность. Стали толковать, что паны обманывают

Козаков, а Хмельницкий поддается им *).

Вскоре предводитель согласился с мнением подчиненных и убедился, что поляки

единственно хитрят и желают обмануть его. Уверяя Хмельницкого в своем

благорасположении к козакам, Кисель в то же время, по препоручению сената, писал к

московскому двору, что Хмельницкий, подняв бунт против правительства, навел

басурманов для пролития христианской крови; что козаки ведут войну из страсти к

грабежам и беспорядкам; что этот мятеж будет опасен и для Московского Государства;

что, словом, надлежит Московскому Государству, как и Польше, для собственного

спокойствия подумать о том, каким образом не допустить буйному народу усилиться

для бедствия обеих дерлсав. Это письмо написано было преимущественно оттого, что в

Польше носились слухи, будто козацкий предводитель ищет помощи у москвитян.

Поляки боялись, чтоб московский двор, лишившись не очень давно Смоленска, не

воспользовался расстройством в Речи-Посполитой для выгод своего государства.

Дипломатическая тонкость Киселя не удалась; письмо было перехвачено и

представлено Хмельницкому, и он с укором показывал его отцу Ляшку, посланцу

Киселя, как доказательство двоедушие брацлавского воеводы 2).

«Вижу,—говорил Хмельницкий, — что паны нас коварно хотят обмануть, чтоб

потом мы, попавшись в их сети, подверглись судьбе Павлюка».

Но он не показывал пред панами 'вида, что совершенно считает невозможным

примирение, а начал хитрить с ними так же, как они хитрили с ним. Он продержал

несколько времени посланцев коммиссаров и написал Киселю ласковое письмо, не

упоминая вовсе о перехваченной грамоте к московскому правительству; он в письме

своем уверял в чистоте своих намерений, говорил, что козаки желают быть верными

слугами Речи-Посполитой, и причиною всеобщего народного волнения признавал

Вишневецкого.

Действительно, Кисель, отправляясь на переговоры с Хмельницким, писал к

Вишневецкому, просил не задирать более Козаков и прислал ему копии писем примаса

и канцлера, показывавшие, что правительство рассудило войти с козаками в

объяснения. Вишневецкий отвечал: «эти переговоры могут только возбудить в рабских

сердцах охоту к дальнейшему своеволию. Если после уничтожения кварцяного войска

и плена гетманов Хмельницкий со своею сволочью останется при старинных льготах,