Богдан Хмельницкий
Шрифт:
москалей и татар: все другие соседи слабы, или скорее вступятся за поляков, чем за
нас. Наемное же войско держать у нас нет денег, да ведь и сила ненадежная! Сказал бы
я, просить москалей: они православные и, ради одной с нами веры,
Род ястребов и соколов.
*) Подать со скота.
3) Пошлины за крещение младенцев.
4) Взимание с измолотого хлеба.
5) Летоп.. Самов., 7.—Летоп. иовествов. о Мая. Росс., I, 102—104.
могли бы за нас
несколько городов, как-то: Смоленск и другие, они еще в силу не пришли; едва ли
можно будет их упросить. С татарами труднее сойтиться; мы их против себя
вооружили: то нападения делали, то отнимали добычу, захваченную ими в польских
землях. Да еслиб и можно было каким-нибудь образом поладить с ними, то все-таки
они поганые, а мы будем воевать против христианъ—и об этом надобно подумать!»
«Ты, пане Хмельницкий,—сказали козаки,—покажи только средство, как поладить с
татарами, а как узнаем, что это может статься, тогда и рассудим, грешно или нет
призывать пх на помощь».
«Если так вы говорите,—сказал Хмельницкий,—то я не стану скрывать от вас,
братья мои, что король наш, желая воевать с турком, собрал наемное войско; но так как
панство не захотело, то он его снова распустил, а теперь нас подговаривает сделать
поход на Турецкую землю, чтоб, когда в отплату пошлют турки на Польшу войско,
поляки, рады-не-рады, взялись бы за сабли. А чтоб вы этому верили, что оно есть так,
как я вам говорю, то вот вам королевская привилегия на постройку чаек для войны.
Нам дали и знамя, и булаву, и хотели меня поставить гетманом при свидетелях, которые
здесь, и могут поручиться, что я правду говорю. Я, однако, не принял гетманства,
потому что были другие старше меня, а частно, сам-собою, я не хотел ничего начинать.
Теперь же, как я был в Варшаве, то король сам мне говорил тоже, да прибавил еще, что
другого средства для нас нет, как самим защищать оружием права свои. По-моему,
братия, пока этот лист у нас в руках, то выбрать послов к татарам и объявить что
замышляет король, да и посоветовать им: пусть нам пособляют, коли хотят покоя; а не
согласятся, так мы им войну объявим; так им и скажем. Мне кажется, тут и думать
долго не о чем. Татары давно уж напали бы на поляков за то, что им не платится дань,
еслиб мы их не удерживали. А теперь пуще они раздражены против поляков за
недавний поход Конецпольскаго».
Когда Хмельницкий окончил речь свою, все в один голос закричали:
«Вот когда сам Бог подает нам случай отомстить наши обиды
верою нашею! Чего-ж тут ждать? Чего у нас нет еще?... Поляки считают нас хуже
собак: пусть же и от нас узнают такую честь. Пан Хмельницкий советует нам самое
лучшее и самое легкое. Помоги ему, Господи Боже! Уж когда он не просил гетманской
чести, а король сам ему прислал, так, видно, это сделалось по Божьей воле: кто-ж
посмеет отнять ее у него? С этой минуты все мы охотно признаем тебя нашим
гетманом и хотим тебе служить чем можем: советом,, покорностью, .кровью. Просим
тебя, чтоб ты сам уговаривался с татарами лично, а не чрез послов: способнее тебя мы
никого не знаемъ».
Хмельницкий поблагодарил за доверие, но не принял гетманства, оставляя это до
будущего времени, когда он покажет на деле, что достоин начальствовать козаками х).
«Соединимся, братия, — сказал Хмельницкий, — восстанем за церковь и веру
православную, истребим ересь и напасти, восстановим золотую свободу
/) Histor. belli cos., 47—52.
145
и будем единодушны. Призывайте Козаков и всех земляков наших; я буду вашим
предводителем, потому что вы этого желаете. Надеюсь, что все козаиси, где бы они ни
были, пристанут к нам. Мы возложим упование на Всевышнего: он поможет нам!»
«Умрем друг за друга!—воскликнули одушевленные козаки,—отомстим за обиды
наши, защитим веру и церковь нашу, освободим от ярма братий наших! Соберемся,
начнем! поможет нам Всевышний!» ‘).
Современник Грондский сообщает, что заговорщиков ободрило, когда они узнали,
что замысел Хмельницкого не остался без благословения митрополита. Он не только
благословлял начинание, но угрожал клятвою тому, кто в таком деле не примет участия,
будучи в состоянии помогать рассудком иди оружием. Митрополит этот был не кто
иной, как знаменитый Петр Могила, уже скончавшийся 1 января 1647 года. Выть
может, Хмельницкий, чтоб козакам придать смелости, говорил тогда подобное на
умершего митрополита 2).
Но только-что Хмельницкий в первый раз объявил козакам о своем замысле,
неожиданное приключение чуть было не разрушило предприятия. Роман Пешта,
бывший на совещании, позавидовал первенству Хмельницкого и рассказал подробно
Конецпольскому о том, чтб происходит и затевается между козаками 3). Узнал об этом и
козацкий старшбй, и немедленно послал гонца к коронному гетману Потоцкому с
угрожающим известием о замыслах Хмельницкого. «Надлежит угасить огонь, пока он