Богиня из сна

Кубер Аси

– Не сомневаюсь в этом, – кивнул Фредерик, метнув на Селесту взгляд.

– Впрочем, арабский скакун тоже хорош, – улыбнулась хозяйка и, взглянув на конюха, поинтересовалась: – Где ты его держишь, Бернар?

Бернар, похоже, немного растерялся, но через минуту, запинаясь, промолвил:

– Он… здесь, госпожа, только… в другой конюшне.

– Ясно, – промолвила Кристина де Фэрмонт и кинула взор на своих спутников: – Хотите пойти туда?

– Думаю, не стоит, мадам, – ответил Фредерик за двоих. – Вполне очевидно, что у господина графа самые

великолепные скакуны во всём Провансе. И им, разумеется, нет цены.

Хозяйку вполне удовлетворил его ответ. Она просияла и молча повернулась, чтобы уйти. Однако Селеста то ли из чувства противоречия, то ли по наитию, но сама не зная почему, неожиданно выпалила:

– Я бы хотела взглянуть на арабского скакуна. Конечно, если вас это не затруднит, мадам.

– Ну естественно, нет, Селеста! – рассмеялась графиня. – А вы, Фредерик, можете вернуться в дом. – И подумала про себя: «Ему наверняка неинтересно».

Барон д’Юбуа согласно кивнул и, слегка поклонившись, стремительно ретировался. А они вместе с конюхом завернули за угол, где в конце прохода была узкая дверь. «Должно быть, для слуг», – осенило Селесту. Затем, выйдя из конюшни, они прошли несколько шагов и оказались в другой конюшне, намного меньше первой.

Едва они сделали первые шаги, как до них донеслись плач ребёнка и свист бича. Селеста с хозяйкой бросились на эти звуки, которые привели их в пустое стойло. В полутьме они ясно различили коренастого слугу, который хлестал бичом какого-то мальчика, бившегося в истерике.

– Что здесь происходит, Бернар? – ледяным тоном спросила графиня де Фэрмонт, воззрившись на стоявшего рядом конюха.

Однако при появлении хозяйки с юной особой бич в руках слуги замер, а маленькое затравленное существо подняло свою голову и уставилось на них. Селеста тоже во все глаза смотрела на мальчика, удивляясь его виду. Честно говоря, даже сквозь слёзы и грязное лицо мальчика было заметно, что перед ней мулат, чья необычайная красота бросалась в глаза.

Судя по всему, ему было лет десять. Мальчик, корчась от боли, сжимал на правой ноге грязную повязку, насквозь пропитанную кровью, а по лицу его текли слёзы, смывая грязь с бронзовой кожи. Но самое главное, что ошеломило её, – это его большие глаза зеленовато-голубого цвета, отчего-то странно знакомые. Впрочем, Селеста не могла сразу припомнить, у кого она видела такие глаза.

Однако мальчик не отрывал от неё глаз. Не в силах вынести его взгляд, Селеста подняла глаза на графиню, бледную как смерть.

– Мадам, что случилось с этим мальчиком?

– Я как раз пытаюсь это выяснить, дорогая, – небрежно проронила она и, бросив взгляд на слуг, в чьих глазах застыло напряженное ожидание, добавила: – Кто-нибудь скажет мне?

– Этот ублюдок отлынивал от работы, госпожа, – в конце концов подал голос слуга, опустив свой бич.

Внезапно по лицу графини пробежала нервная судорога, что немало озадачило Селесту, наблюдавшую за ней. «По всей вероятности, это вызвано бранными словами слуги, которые не пришлись ей по вкусу», – успела

подумать она.

А Кристина де Фэрмонт отметила про себя, что этот слуга наверняка работает у них недавно. Ведь она не знает даже его имени. Стало быть, он не мог знать их давнюю семейную историю. Но это никак не оправдывало его. Вне себя от ярости графиня холодно осведомилась:

– Отлынивал… говоришь. Интересно, каким образом? Отвечай!

– Ему вздумалось поранить лопатой свою ногу, чтобы не чистить стойло, – произнёс слуга с гадкой ухмылкой на неприятной физиономии. – Но я хорошенько проучил этого чертёнка. В следующий раз он не будет притворяться.

Селеста, не веря своим ушам, потрясённо смотрела на него. Было чудовищно, что он абсолютно верит в то, что говорит.

– Я не притворялся, мадемуазель, – захныкал ребёнок, исподлобья глядя на возвышавшуюся перед ним красивую девушку. – У меня и вправду поранена нога.

– Верю, – проговорила Селеста, улыбаясь. – Как тебя зовут?

– Серж, мадемуазель.

– У тебя красивое имя, Серж, – промолвила Селеста и, не сводя глаз с мальчика, с сочувствием в голосе осведомилась: – Как же ты поранился, малыш?

– Мадемуазель, – жалобно простонал он, – лопата выпала из моих рук, когда я хотел собрать навоз. И я нечаянно наступил на лопату.

Селеста посмотрела на босые ноги мальчика и лопату, валявшуюся на земле, и повернулась к графине. До сих пор её лицо было белее снега. Не понимая причины такой бледности и думая, что это, скорее всего, связано с жалостью к мальчику, девушка спросила:

– Мадам, разве такому малышу место в конюшне?!

Прежде чем что-то сказать ей в ответ, графиня де Фэрмонт обвела всех взглядом. Потом ответила вопросом:

– А где, по-вашему, ему место, дорогая?

– В доме, конечно, но уж никак не в конюшне, – парировала Селеста и тут же у конюха поинтересовалась: – Где же его родители, Бернар?

Конюх метнул на хозяйку быстрый взор. Она, похоже, ничего не слышала, превратившись в соляной столп. Бернар в смущении опустил глаза.

– У него нет матери, мадемуазель.

– Судя по всему, он раб. – Селеста не спускала глаз с мертвенно-бледного лица Кристины де Фэрмонт. – Верно, сударыня?

Мальчик, жадно слушавший их, казалось, тоже ждал ответа, уставившись на хозяйку. Кристина де Фэрмонт взглянула на грязного мулата, в чьих до боли родных глазах горел интерес, и не смогла сказать всей правды девушке.

Видя, что графиня молчит, не зная, что ответить ей, Селеста выпалила:

– Что ж, тогда я покупаю этого раба. Скажите, мадам, сколько он стоит?

Услышав её слова, стоящие в конюшне только ахнули, а Бернар сухо проронил:

– Он не совсем раб, мадемуазель. К тому же это вряд ли понравится его сиятельству.

– Думаю, он не будет возражать, если вы отдадите его мне в услужение, мадам, – парировала Селеста, глядя на хозяйку.

– В таком случае мальчик ваш, Селеста, – наконец разомкнула уста Кристина де Фэрмонт, переводя дыхание.