Богорождённый
Шрифт:
У Бреннуса резко перехватило дыхание.
— Это? Этого не может быть.
— Да.
— Не делай этого.
— Это уже сделано.
В кубе возникло лицо матери. Она лежала на спине на лугу, поросшему фиолетовыми цветами. Длинные чёрные волосы нимбом окружали голову. Ветер развевал её одежды, заставлял качаться цветы.
Бреннус узнал место. Это был тот самый луг, на котором он нашёл её ожерелье, тот самый луг, откуда исчезла возлюбленная Эревиса Кейла, беременная его ребёнком, Варра.
Бледное
Бреннус обнаружил, что медленно идёт к кубу.
Его мать вытянула заметно дрожавшую руку.
Бреннусу показалось, что он может потянуться и коснуться её. Его рука поднялась, чтобы сделать это.
— Мать, — тихо сказал он, но она смотрела не на него. События, которые он видел сейчас, произошли несколько тысяч лет назад.
— Возьми мою руку, Ривален, — прошёптала она. Бреннус увидел, что в другой руке она сжимает ожерелье, которое сейчас держал он сам.
Ей ответил голос Ривалена, его голос из тех времён, когда брат был юношей, ещё не стал шейдом, ещё не стал богом.
— Мы все умираем в одиночестве, мать.
Она закрыла глаза и заплакала. В ответ слёзы потекли по щекам Бреннуса. Он встал рядом с Риваленом, его ненависть стеной возвышалась между ними.
— Твой отец узнает об этом, — сказала мать.
— Нет. Об этом будем знать только мы. И Шар.
— И я, — процедил сквозь сжатые зубы Бреннус, глядя на картину в кубе.
Мать посмотрела туда, где, должно быть, стоял Ривален, затем закрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Что ты загадала, мать? — спросил Ривален.
Когда она открыла глаза, Бреннус был рад увидеть, что боль в её взгляде исчезла, сменившись гневом.
— Стать инструментом твоего падения.
— Доброй ночи, мать. Теперь я подчиняюсь иной госпоже.
Ривален убрал руку с прорицательного куба, и изображение угасло.
— Нет, — воскликнул Бреннус. — Нет.
Он положил ладони на куб, пытаясь оживить его собственной силой, но куб остался тёмным — пустота, дыра. Слёзы потекли по лицу Бреннуса, но ему было всё равно.
— Покажи мне остальное.
— Остальное ты знаешь.
Бреннус глядел на куб, и в глазах стояло лицо матери.
— Ублюдок. Трижды проклятый ублюдок. Зачем ты мне это показал?
Ривален, на голову выше Бреннуса, посмотрел на него сверху вниз.
— Решил, что тебе пришло время увидеть, на что я способен.
— Я всегда знал, на что ты способен.
— Ещё я решил, что пришло время напомнить тебе — моё терпение не безгранично.
— Я собираюсь убить тебя, — сказал Бреннус, глупо размазывая по лицу слёзы. — Я найду способ.
Ривален положил ладонь ему на плечо.
— Твоя горечь — сладкий нектар для госпожи, Бреннус.
Бреннус
— Убирайся.
Ривален отвернулся.
— Ты ничего не видишь, Бреннус. Ты понимаешь так мало. Здесь на первичном плане никто не сравнится со мной по силе, но какой от этого толк?
Бреннус не понимал. Лорды шейдов всегда свободно странствовали по планам бытия.
— Ты заперт здесь?
Ривален покачал головой. Его левый кулак сжался в слабом жесте раздражения.
— Не заперт, нет. Загнан. Моя сила защищает меня здесь. Но в других местах… есть желающие заполучить то, чем я обладаю.
Разум Бреннуса уцепился за это заявление. Его брат боялся чего–то или кого–то. Может быть, Бреннус сможет этим воспользоваться.
— Украденную тобой божественность?
Ривален резко обернулся к нему, тени вскипели.
— Полученную мной божественность.
— Тобой, и Эревисом Кейлом, и Дразеком Ривеном.
— Кейла нет. Сейчас его силой владеет Мефистофель.
Бреннуса озарило.
— Мефистофель хочет твою силу. Он охотится за тобой. Она нужна ему для войны с Асмодеем.
Ривален пожал плечами.
— Не важно. Я не могу спокойно покинуть этот мир, даже пока он катится к неизбежному концу. Я стану последним живым существом на этой планете, Бреннус, кричащим в пустоту, пока всё будет умирать.
— Ты погибнешь раньше, — сказал Бреннус.
Ривален улыбнулся.
— Я легко могу тебя прикончить.
Он щёлкнул пальцами.
— Вот так. Но не стану. По крайней мере, пока. Знаешь, почему?
Бреннус не стал отвечать, но Ривален всё равно продолжил.
— Потому что мы все уже мертвы. И моя горечь — тоже сладкий нектар для госпожи.
— Тогда купайся в ней, — сплюнул Бреннус. — Страдай.
Тени собрались вокруг Ривалена.
— Я страдаю. И поэтому будут страдать и все остальные.
Тьма забрала его, и Бреннус оказался один в палате прорицаний. Пот и тени текли с его кожи. Сердце колотилось о рёбра. Гомункулы осторожно высунулись из складок его капюшона, громко вздохнули с облегчением, увидев, что Ривалена нет.
— Госпожа была красивая, — сказал один из них.
— Да, — ответил Бреннус, снова поворачиваясь к тёмному прорицательному кубу, где видел образ матери. Он положил ладонь на серебряную поверхность куба, прокручивая в голове изображение, её слова. Они заставили его улыбнуться
— Вы бы её рассмешили, — сказал он гомункулам.
Его мать поощряла увлечение Бреннуса конструктами и созидательной магией. Она всегда любила маленькие создания и движущиеся предметы, которые он делал для неё. Отец, его всевышество, принудил его вместо «фривольностей» магии творения обратиться к серьёзному искусству прорицания.