Больше боли. Книга 2. Дроздовый пай
Шрифт:
Я хихикнул, но заставил себя замолчать. Антон, кажется, впервые мне так глубоко открывался. Он чиркнул зажигалкой, снова закуривая.
– Брат терпеть этого не мог. Ему вообще рыбалка не очень нравилась, но не хотелось лица терять перед батей. Червей он даже побаивался, как мне кажется теперь. Поэтому я всегда насаживал червей себе и ему. И вот в этот момент, когда ты достаешь живого червя, подносишь его к крючку, делаешь первый прокол и видишь, как он начинает извиваться, корчиться от боли, как старается сбежать от тебя, вот в этот самый момент ты ощущаешь такую силу, такое возбуждение… Потом прокалываешь его еще раз, еще, насаживаешь так, чтобы не было
У меня пересохло в горле от того, с каким упоением он рассказывал о том, как червь извивается на крючке. Я отпил еще пива и перевел взгляд в окно. Но Антон, видимо, вдохновленный собственным рассказом, вел меня глубже в дебри своих сумасшедших мемуаров:
– Ловить и снимать рыбу с крючка было уже не так приятно. Чаще всего крючок у них в губе. Но иногда особо голодные или неопытные заглатывают крючок очень глубоко, вплоть до самых кишок. Тогда приходится буквально выдирать его со всеми внутренностями. – Он улыбнулся, стряхивая пепел. – Помню, как мне в первый раз пришлось доставать крючок из такой рыбы. Мне было лет восемь. Это была уже давно не первая моя рыбалка. Я достал ерша. Мерзкого, маленького, зеленого, всего склизкого. Попробовал снять с крючка, оказалось, тот застрял у него в пузыре. Пошел сначала к Андрею, он меня, разумеется, послал. Пошел к бате. Тот ответил, что я уже не маленький и могу сам снять рыбу с крючка. «Просто дерни посильнее, и все получится», – сказал он. Я посмотрел в ладошку. Ерш был живой, смотрел на меня тупо и бессмысленно, открывая рот. Тогда я стал тянуть и увидел, как у него из жабр выкатилось пару капель крови. Я снова позвал отца, на что он рявкнул, что, если я сейчас же не заткнусь, он сам бросит меня рыбам на прикормку. Я стал тянуть сильнее. Ерш забился у меня в руке, открыл пасть так широко, что я, как мне показалось, услышал, как он кричит. Но я продолжал тянуть. Мне было страшно сознаваться, что я трушу и не могу выдернуть из рыбы крючка. Меня бросило в жар. В ладони у меня была слизь, кровь, чешуя и его кал, он обделался от боли прямо мне в руку… Наконец, что-то сорвалось внутри, и я вытащил под солнце крючок, обмотанный розоватыми внутренностями. Ерш так и застыл с открытым ртом, он уже давно умер. А у меня был стояк.
На наши головы обрушилось глубокое молчание. За окном уже стемнело, но мне было страшно пошевелиться, так ярко сейчас я представил эту картину. Маленький мальчик, такая же маленькая рыбка, предсмертная агония, невыносимая боль… Да и чувствуют ли рыбы боль? И противоестественное вожделение.
– П*здец ты маньяк. – Наконец, выговорил я через силу. – И че потом?
– Да че, ниче. – Антон пожал плечами, потянулся назад, включив лампу на стене. – Отец погиб спустя семь лет после этого случая. У себя на работе, завалило, когда обрушился нижний этаж дома, где они работали. Помню, как мама сразу же после его похорон устроила ремонт. Накупила себе платьев, сделала прическу, стала краситься. Я такой счастливой ее никогда прежде не видел…
– Да что ты про мать, ты скажи, как ты таким садистом-то получился?
– Кто ж его знает… – Он встал, подошел к стулу, который служил нам платяным шкафом, вытащил из джинсов ремень. Щелкнул им, проверяя прочность. – Наверное, просто я таким родился. А ремнем мне все-таки прилетало иногда. – Он усмехнулся, переведя взгляд на меня. – По тебе видно, что тебя ни разу не пороли.
– Еще
– Это они зря. Ты иногда прямо нарываешься. – Он хлестнул меня, но я успел выставить руку. – Ты такой язвительный, просто жизни не даешь. Надо бы тебя проучить.
– Эй, подожди, погодь!.. – Я отскочил от него и оказался на ногах. Мы погонялись друг за другом по комнате, обмениваясь взаимными ругательствами и смехом. Потом ему все же удалось ухватить меня за шею и впечатать рожей в пол. Он стал лупить меня ремнем, что есть сил, по спине, по рукам. Стащил штаны на заднице и вмазал пару раз по ней так сильно, что я взвыл. Мне казалось, от его ударов у меня кожа расслаивается, открывая пульсирующие сосуды и кости. Потом были еще удары. Я не считал, но, наверное, выхватил ударов семь.
Устав, он отбросил ремень. Перевернул меня на спину и успел зажать мне рот перед тем, как я разразился очередной нецензурщиной. У меня все тело ломило от его ударов. На локтях, на спине, на плечах, на заднице – везде распускались пламенные поцелуи крапивницы, ожоги от его ремня, на которых невозможно было лежать. Но перед тем, как разорвать меня еще и изнутри, Антон остановился и повернул голову к двери. Я тоже услышал стук.
– Иди, открывай. – Он запихнул вспухший член обратно в штаны и упал на кровать. – Потом договорим.
Шипя, я поднялся на неверных ногах. Все пульсировало так сильно, как будто бы с меня живьем сняли шкуру. Стук повторился. Я подтянул штаны и поправил футболку. Ткань обманчивой прохладой легла на свежие ссадины. Приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы просунуть лицо.
– Привет, – немного испуганно сказала Калинка, стоявшая за дверью, – все нормально?
– Д-да, нормально… – Я почувствовал, как на спине выступило что-то теплое. Сволота. Рассек-таки мне кожу. – Как ты здесь оказалась?
– Ну, я… – Она потупила глаза. – Я слышала, как ты назвал номер своей комнаты, когда разговаривал по телефону.
Точно, это я как-то не подумав. За спиной я услышал, как лязгнула пряжка ремня. От этого звука меня пробрало зверской дрожью.
– Что ты хотела? Чем-то помочь?
– Да, я хотела попросить. – Она невыносимо долго мялась. Я готов был схватить ее за плечи и начать трясти, чтобы выбить из ее слова, но тут она выдала. – Не мог бы ты спуститься ко мне на этаж? Помнишь, ты обещал…
Я еще и пообещать что-то успел. Но деваться было некуда, она стояла рядом и ждала от меня подвига. Поэтому я пробормотал сквозь зубы:
– Подожди, я в туалет зайду. Встретимся у балкона, ок? – И закрыл дверь.
– Э, ты куда? – Окликнул меня Антон, когда я вышел к нему из туалета, разминая в руках мокрую футболку. Следы крови удалось смыть. – Блин, я что-то погорячился с тобой. Ну-ка, повернись.
– Отстань. – Зажав зубы, я натянул толстовку, чтобы не видно было багряные синяки. – Я скоро.
– Ты что, болеешь? – Спросила Калинка, когда я, стараясь не делать резких движений, вышел в коридор.
Еще бы. Вирус по имени Антон валялся на бывшей кровати Паши и поджидал, когда я вернусь, чтобы расправиться со мной окончательно. Поскорее бы отвязаться от Калинки. От ноющих ссадин только сильнее хотелось вернуться. Он такой сильный, я даже не ожидал. По нему с виду не скажешь.
– Да, есть немного. – Мучительно вырвался из мыслей я. Мы стали спускаться по лестнице.
– Это плохо, – вздохнула девушка, – возможно, тебе придется драться.