Большевизм: шахматная партия с Историей
Шрифт:
Вопреки распространенному мнению о сверхцентрализме большевистской партии и царившем внутри ее культе вождя, в истории большевизма есть и случаи мятежей против центрального руководства. Тем более интересно поведение Ленина в таких ситуациях. Один из таких случаев описан П.Н. Лепешинским: «Помню также один эпизод нашего коллективного бунта против верховной воли самого Ильича. Дело, в общем и целом, плевое, началось из-за какой-то ссоры между не поладившими между собою с одной стороны супругами Лядовыми…, а с другой — Бончами… Группа (политэмигрантов-боль- шевиков. — А. 2>.) стала на сторону Бончей, — Лядовым было предложено уступить во имя партийной дисциплины. Но те обратились с жалобой к Владимиру Ильичу. Ленин в резких выражениях предписал группе пустяками не заниматься. Старшие члены группы (Галерка, Бонч, Олин) сочли себя обиженными таким третированием их достоинства, и группа ответила протестом на предписание высшего фракционного центра. Получился даже разрыв дипломатических сношений на протяжении нескольких недель.
Конфликт разрешился, однако, совершенно незаметно и очень просто. Однажды вечером в столовую Олина (Лепешинского. — А. Б.) является редкий гость: не более, не менее, как сам Ильич… Олин растерянно принимает столь неожиданного гостя.
— Не хотите ли сыграть в шахматишки, — спрашивает добренький и кроткий Ильич.
— С восторгом…
Сыграли две-три партии, и Ильич ушел. На другой день группа пересмотрела свои решения о ссоре партийных «Иванов Никифоровичей» с «Иван-Ивановичами»,
Ульянов-Ленин воспринял в основных чертах плехановскую интерпретацию марксизма, но затем, в последующие годы, подверг плехановское изложение весьма значительной коррекции. Ленин стремился уйти от абстракций и замыкает философию на политику, создавая своего рода политическую философию. Но — весьма упрощенную и — в рамках марксистской парадигмы исторического процесса. При этом для Ленина характерно использование определенных доминант: «классовая борьба», «классовое сознание», «пролетариат», «крупная буржуазия», «мелкая буржуазия», «пролетарская демократия» (она же «диктатура пролетариата») и т. п. Присутствие в оценках и рассуждениях Ленина неких абсолютизированных категорий говорит о метафизичности (до известной степени) его мышления. Но непосредственно в политической сфере
он выдвигает требование конкретизации понятий и ситуаций (то, что он сам называет диалектическим методом), и это, в сочетании с шахматной логикой, делает его свободным в оценках, суждениях и выводах. Таким образом, ориентация на некие абсолютные цели и использование универсальных категорий для описания той или иной исторической ситуации нисколько не мешает политическому прагматизму на практике, лишь рационально подчиняя последний целям высшего порядка.
Наиболее часто Ленин использует в своих работах категорию «рабочий класс». Если внимательно вчитаться в ленинские тексты, то главная сущность рабочего класса, которая интересует Ленина и заставляет его все время обращаться к этому классу, — это его функция могильщика капитализма. Сам по себе рабочий класс (как сообщество наемных работников) Ленина интересует мало. Он его интересует с точки зрения классовой борьбы. Если Ленин и проявляет внимание к материальным интересам рабочих, то лишь в том аспекте, в котором это выступает как причина социального конфликта. Рабочий класс — это некая категория, наделенная в мышлении Ленина полной самодостаточностью. Выше уже говорилось, что для Ленина это был класс-символ, соотносящийся с реальностью постольку, поскольку. Если же рабочий класс упоминается в практической плоскости, то (до 1917 года) он воспринимается как гомогенная общность, единая в своей основе, хотя Ленин отдавал себе отчет в том, что рабочий класс состоит из разных слоев и групп. Единство рабочего класса для Ленина суть априорно именно в силу марксистского видения классовых отношений, в основу которого положен принцип причинно-следственных связей. Классовое угнетение не может не вызывать протест, борьба за свои классовые интересы не может не объединять. Мышление отдельных рабочих, их индивидуальное восприятие реальности не суть важно, ибо в условиях коллективного труда и коллективной борьбы за свои права действуют законы массовой, а не индивидуальной психологии.
Известный старый большевик (погибший как троцкист в годы сталинских репрессий) Е.Л. Преображенский приводит в своем очерке «В.И. Ленин» следующее любимое выражение В.И.: «Вождь считает миллионами и миллиардами, а не сотнями и тысячами» [291] . Это одно из самых слабых мест ленинской политической философии. Мотивация индивидуального поведения рабочего сводится к «революционному инстинкту». На уровне коллектива поведение — по Ленину — определяется «классовым сознанием», под которым понимается восприятие мира через призму классовой борьбы, стремление к материальному и социальному равенству, т. е. коммунистической организации общества. Да, соглашается Ленин, часть рабочих можно подкупить, поэтому партия и должна стоять на защите рабочего класса от его «обуржуазивания». Иными словами, кто внесет в рабочий класс свое мировидение, тот и сумеет овладеть рабочим классом. Но внесение миро- видения не единичный акт, а постоянный процесс. Таким образом, борьба за социализм есть постоянная борьба за рабочий класс. И эту функцию выполняет партия.
291
Преображенский ЕЛ. В.И. Ленин. Социологический набросок. М., 1924. С. 47.
Однако ленинское видение партии предполагало (до определенного момента) наличие внутрипартийной демократии. Сам Ленин подходил к принципу партийной демократии с точки зрения революционной целесообразности. Если ситуация того требовала, он ломал всю демократию и навязывал партии свою волю, будучи уверен в своей исключительной правоте. При этом сам демократический принцип никогда сомнению не подвергался. Д.В. Колесов совершенно прав в следующем своем утверждении: «При всех своих диктаторских качествах Ленин был диктатором достаточно лояльным к своим соратникам и достаточно демократичным. Видимо, он ощущал себя не единоличным диктатором (подобных амбиций у него не было), а доверенным лицом «пролетариата» для руководства делом построения нового общества. При этом не имело значения, что он сам себя поставил на это место: ведь именно он создал партию, он обосновал ее деятельность, он принимал конкретные удачные решения. Его диктаторство психологически было опосредовано делом и никак не было связано с личностным самоутверждением: через власть он не самоутверждался, а реализовывал себя как личность» [292] .
292
Колесов Д.В. В.И. Ленин: учение и деятельность. М., 2000. С. 44.
Очевидно, подобное отношение к власти предопределило и ленинское восприятие власти в целом как инструмента для достижения социально ориентированных целей. В этом он следовал за своими учителями Марксом и Энгельсом. На это обратил внимание Бертран Рассел: «Марксисты никогда вполне не осознавали, что жажда власти является таким же сильным побудительным мотивом и таким же величайшим источником несправедливости, как и страсть к наживе…» [293] .
Характерной чертой ленинского мышления является нетерпимость к меркантильным отношениям (частная выгода), к институту частной собственности, к отношениям «купли-продажи» внутри общества, при которых сам человек превращается в товар. Идеалом Ленина являлся социализированный труд, приносящий не прибыль, а некий обобществленный продукт, распределяющийся между членами общества по неким нормам социальной справедливости. Ленин понимал, что произвольно или абстрактно эти нормы, как и сам механизм распределения, создать не удастся. Для него единственной гарантией справедливого распределения была (до определенного момента) «пролетарская демократия», понимаемая им достаточно примитивно. Он проецирует систему внутрипартийной демократии на государственный аппарат, т. е. демократия — по Ленину — это «прямая демократия», где все вопросы решаются большинством голосов, а выборные руководители непосредственно связаны с массой, избравшей их, и могут быть отозваны, если масса останется не удовлетворена
293
Рассел Б. Теория и практика большевизма. М., 1991. С. 77.
Однако в последние годы жизни Ленина заметно изменение его отношения к хозяйственной самостоятельности людей как субъектов экономического механизма, в частности, изменение отношения к кооперации. Об этом речь впереди.
Для многих остается парадоксом ленинское отождествление «пролетарской демократии» и «диктатуры пролетариата». Но если следовать ленинской логике, никакого парадокса здесь нет. Выше уже говорилось, что для Ленина теоретический пролетариат — это класс-символ, идеальный класс, внутри которого в принципе отсутствуют меркантильные отношения, отсутствует «буржуазность» как таковая, в то время как оставшаяся часть общества заражена в той или иной степени буржуазным сознанием. Участие всего общества в системе «прямой» демократии (особенно в силу неподготовленности самого пролетариата) привело бы рано или поздно к возрождению буржуазных отношений (на основе своекорыстного интереса), массовой буржуазной психологии, буржуазных политических институтов и, в конечном итоге, к реставрации буржуазного государства. Именно поэтому Ленин говорит о необходимости диктатуры пролетариата, т. е. о создании таких условий, которые в принципе препятствовали бы реставрации буржуазного государства. Иными словами, «пролетарская демократия» должна быть демократией для пролетариев и, в то же время, диктатурой по отношению к остальной части общества. В противном случае — по Ленину — пролетарская демократия просто неосуществима, как и построение социализма. В этом есть своя логика, но практически совместить демократию и диктатуру оказалось просто невозможно. Это оказалось тем более невозможно в силу того, что реальный рабочий класс в России весьма и весьма отличался от того класса-символа, который существовал в мышлении Ленина. Это была деклассированная масса, которую гражданская война сделала еще более деклассированной. И это в 1921 году был вынужден признать сам Ленин. Кроме того, если следовать постулатам Маркса и Энгельса, рабочие, уничтожившие частную собственность и обратившие средства производства в общественную собственность, перестают быть пролетариями. Они создают уже совершенно новую систему общественных отношений, основанную на совершенно иной социальной психологии. Ленинская трактовка диктатуры пролетариата предполагает длительный период классовой борьбы, которая не заканчивается со взятием власти. А, следовательно, необходимо существование и самого класса пролетариев, и его экстракта в виде коммунистической рабочей партии. Партия опекает класс, препятствуя его «обуржуазиванию», класс в своей непосредственной деятельности преображает и поглощает все остальное общество. Именно эту схему Виктор Михайлович Чернов называл «диктаториальным опекунским социализмом». Но именно ленинская схема учитывает тот факт, что социализм строится в отсталой (вопреки Марксу) крестьянской стране, поэтому в данном случае никакого противоречия между Лениным и Марксом нет. Есть достаточно трезвая оценка реальной ситуации, хотя и страдающая механистическим восприятием социальных отношений.
Весьма интересен анализ личности Ленина, данный лидером эсеров и давним оппонентом Ленина Виктором Михайловичем Черновым. В статье, написанной уже после кончины Ленина, Чернов заявил: «Я думаю, что в лице Ленина сошел в могилу самый крупный характер из выдвинутых русской революцией» [294] . Чернов не слишком высокого мнения об уме Ленина: «Ум у Ленина был энергический, но холодный. Я бы сказал даже — это был прежде всего насмешливый, язвительный, цинический ум» [295] . В то же время «воля Ленина была сильнее его ума. И потому ум его в своих извилинах и зигзагах был уродливо покорен его воле» [296] . «Воля же Ленина поистине была из ряда вон выходящей психоэнергетической величиной» [297] . Чернов, на наш взгляд, очень близок к пониманию подлинной сути личности Ленина, когда говорит о том, что его конструктивная деятельность строилась на тех же принципах, что и политическая борьба (деятельность, по определению Чернова, деструктивная): «Надо не бояться ошибок, учиться на ошибках, бросать неудачное, переделывать сызнова и сызнова, действовать где прямо, где обходными путями» [298] . Ленин, по мнению Чернова, — эмпирик, экспериментатор, игрок, и с этим нельзя не согласиться. Однако утверждение Чернова о том, что Ленина «вовремя спасали ошибки врагов», и это был «просто слепой дар судьбы», достаточно спорно, тем более что сам Чернов признает, что Ленин был большим мастером в оценке наличной политической ситуации. В Ленине соединялся фанатик коммунистической идеи и политик-реалист, строивший свою тактику на принципах шахматной логики, исходивший из анализа каждой новой конкретной ситуации, просчитывающий возможные варианты борьбы и использующий каждую ошибку своих оппонентов в свою пользу. Его единственной страстью «была его профессия, сама борьба, само переливание своей воли в формы политических событий. И аморализм его был простым производным из монопольного владычества над ним этой страсти. Его моноидеизм был его слабостью и его силой, его своеобразной красотой и его уродством» [299] .
294
Вождь. Ленин, которого мы не знали. Саратов, 1992. С. 101.
295
Там же, с. 94.
296
Там же, с. 100.
297
Там же, с. 101.
298
Вождь. Ленин, которого мы не знали, с. 101.
299
Там же, с. 103.
Под моноидеизмом Чернов, скорее всего, разумеет идею диктатуры пролетариата, отождествляемую Лениным с социализмом — социализмом освобождения труда от эксплуатации. Чернов, как указывалось выше, называет такой социализм диктаториальным и опекунским. Сам же он является приверженцем другого социализма, под которым он понимает, как и большинство европейских социалистов, систему хозяйственной демократии. Подобное видение социализма отрицает диктатуру в принципе, ибо, как и европейская социал-демократическая доктрина, исходит из принципа экономической целесообразности.