Большевизм: шахматная партия с Историей
Шрифт:
Как считает Чернов, Ленину была свойственна доктринальная узость и однобокость мысли, «граничащая с ограниченностью», но в пределах этой ограниченности «он достигал большой и своеобразной силы, эта сила сказывалась, главным образом, в необычайной, в абсолютной ясности, можно сказать, прозрачности всех положений. Тут уж он шел неумолимо до политического конца… не оставляя ничего расплывчатого, ничего неопределенного (кроме тех случаев, когда это надо было ему сознательно допустить из соображений дипломатии): все конкретизировалось и упрощалось до последних пределов возможного» [300] . Политическая ситуация уподоблялась шахматной партии. Ясное видение мельчайших деталей общей картины каждой конкретной ситуации помогало Ленину нащупать те слабые места в положении его противников, которые не были видны даже им самим. Кроме того, «упрощение до последних пределов возможного» позволяло Ленину-ора- тору находить общий язык с массой, быть ею понимаемым. А то, что Ленин был неплохим оратором, признавали многие. Суханов называет Ленина не оратором законченной, круглой фразы, а оратором огромного напора, силы, разлагающего на глазах слушателя сложные системы на простейшие, общедоступные элементы и долбящего ими слушателей до полного приведения их к покорности. Однако Суханов считал, что после 1917 года Ленин как оратор утратил и силу, и свою
300
Вождь. Ленин, которого мы не знали. Саратов, 1992. С. 99—100.
Можно согласиться с Черновым, что мышление Ленина было замкнуто на его волю и всецело подчинено ей. Как пишет Д.В. Колесов, «даже адаптивность Ленина имела волевой характер. Если обычные люди приспосабливаются к ситуации для того, чтобы в ее рамках чувствовать себя комфортнее, то Ленин приспосабливался к ситуации для того, чтобы, выбрав удобный момент, «подмять ее» под себя и подчинить идее, которая направляла всю его деятельность» [301] . В очередной раз мы имеем дело с шахматной логикой действий. В своей конкретной политической деятельности Ленин-коммунист всегда подчинялся Ленину- прагматику. При этом высшая цель оставалась неизменной и никакой ревизии не подлежала. Д.В. Колесов особо подчеркивает, что «ленинизм — не столько учение, сколько стиль политической деятельности и тактика политической борьбы… Ленинский стиль борьбы за власть характеризуется максимализмом, напористостью и готовностью идти до конца. Но если сделано абсолютно все, что только было возможно, Ленин был готов довольствоваться и реально достигнутым» [302] . Довольствоваться до того момента, когда сама ситуация не представит возможности сделать больше, чем было сделано на данную минуту.
301
Колесов Д.В. В.И. Ленин: личность и судьба. М., 1999. С. 48.
302
Колесов Д.В. В.И. Ленин: учение и деятельность. М., 2000. С. 13, 93.
Чрезмерная эмоциональность Ленина, как и мало сбалансированное состояние его психики, не могли не отложить своего отпечатка на деятельность Ленина-политика и Ленина-революционера. Н. Валентинов (Вольский) описывает состояние психики Ленина своеобразной синусоидой, с периодическими взлетами и падениями психической энергии, когда состояние одержимости какой-либо идеей, доходящее до последних степеней исступления, сменялось полным упадком сил и тяжкой депрессией. Валентинов, вслед за Крупской, называет состояния неистовства Ленина словом «раж». Поставленная цель или найденная им в мучительном поиске идея заполняли его мозг полностью, и он не мог успокоиться, пока не находил способа практической реализации данной идеи. Для этого мобилизовались все его интеллектуальные и физические ресурсы. Об этом, кстати, писал и Троцкий: «В наиболее острые моменты он как бы становился глухим и слепым по отношению ко всему, что выходило за пределы поглощавшего его интереса. Одна уж постановка других, нейтральных, так сказать, вопросов ощущалась им, как опасность, от которой он инстинктивно отталкивался» [303] . Политика была для него сферой, на которую он распространил законы гражданской войны, и его психологический настрой идти до конца вопреки всему не раз выводил его победителем из самых проигрышных ситуаций.
303
Троцкий А.Д. О Ленине. 2-е изд. М., 1924. С. 111.
При этом надо учитывать и своеобразие мышления Ленина, особенностью которого были, как уже упоминалось, постоянные «подстановки» идеальных элементов на место реальных, и наоборот. Например, замещение конкретных социальных субъектов некими абсолютизированными категориями (крупная буржуазия, мелкая буржуазия, пролетариат), что помогало при анализе конкретной ситуации, которая максимально упрощалась, но затем вело к двусмысленностям и натяжкам в прогнозах на будущее в силу полного игнорирования социально-психологической проблематики. Полностью игнорировался психологизм, все сводилось к причинно-следственной связи, имеющей в своей основе классовый интерес. Как верно заметил Бертран Рассел, единство экономических интересов возводилось в абсолют. Именно в этом слабость ленинского прогнозирования и его неадекватность реальности. В прогнозах на первое место выступал не политический шахматист, а приверженец коммунистической идеи, глубоко уверенный в предначертанности революционного преобразования общества. Недаром в упомянутом уже очерке «В.И. Ленин. Социологический набросок» Е.А. Преображенский говорит о том, что Ленин в своей практической деятельности всегда ошибался «влево», а не «вправо». Это было следствием постоянной внутренней борьбы коммуниста и реалиста-прагматика, исходившего из анализа сиюминутной ситуации.
С определенными оговорками можно согласиться с В.М. Черновым и в том, что Ленин, «как человек «с истиной в кармане»… не ценил творческих исканий истины, не уважал чужих убеждений, не был проникнут пафосом свободы…» В то же время мемуарная литература полна примеров того, как Ленин тратил огромное количество времени (особенно когда это касалось рабочих), чтобы переубедить «идейно заблудших», обратить их в свою веру, доказать логическую обоснованность выдвигаемых им идей. Что касается свободы, то у Ленина, скорее всего, было собственное понимание свободы, отличное от всех прочих. Ленин абсолютно не ценил политическую свободу, ибо сама политика была атрибутом ненавидимого и презираемого им буржуазного общества, но охотно пользовался этой свободой в своих целях. Сам он под свободой подразумевал, прежде всего, социальную свободу (хотя подобным термином он никогда не пользовался), т. е. полную независимость одного человека от другого человека. Однако и здесь акцент делался, прежде всего, на материальной независимости. То, что организация общества в условиях беспрерывной борьбы требует концентрации власти в чьих-то руках, а из концентрации власти, как писал Бертран Рассел, вытекают те же самые бедствия, что и из капиталистической концентрации богатства, проходит как-то мимо сознания Ленина. Для него власть — исключительно инструмент для реализации поставленных целей, а внутренний демократизм «пролетариата» — естественное препятствие для злоупотребления властью во чье-либо благо. Ленин считал, что в рамках прямой демократии зарвавшегося руководителя можно легко отозвать,
Разумеется, как личность Ленин был подвержен эволюции. И у него происходят подвижки в сознании и случаются переоценки ценностей. Но в этих случаях Ленин никогда не дезавуирует оценок и высказываний прежнего Ленина — он просто в данную минуту мыслит иначе, чем какое-то время назад и не считает обязанностью для себя объяснять людям — почему он стал думать немножко по-другому. Часто он вообще предпочитает не тратить времени на логическое обоснование тех или иных своих тезисов, строить теоретический фундамент под своими выводами с обязательным для этого критическим разбором теоретических посылок оппонентов, экскурсами в историю и т. п. Он просто выводит некоторые положения из анализа конкретной политической ситуации (на основе причинно-следственных связей) и пытается соотнести эти положения с программными целями и задачами большевизма, сформулированными в категориях классовой борьбы. Что-то соотносится с реальной логикой развития событий, что-то — нет, но на это «нет» Ленин чаще всего внимания не обращает, либо загоняет не увязываемые с его логикой факты в «прокрустово» ложе абсолютизированных категорий. Через какое-то время эти факты уже выстраиваются в совершенно иной логический ряд, и Ленин охотно апеллирует к ним. Поэтому ленинские тексты очень противоречивы, на что неоднократно обращали внимание исследователи.
Ленин не был философом, о чем сам неоднократно заявлял в эмигрантской среде. Его обращение к философии после поражения первой русской революции было вынужденным и связано с появлением «махистской» и «богоискательской» ересей среди большевиков, группировавшихся вокруг А.А. Богданова и А.В. Луначарского. Книга «Материализм и эмпириокритицизм» преследовала цель отстоять изначальную истинность материализма, главенства бытия над сознанием. Ничего нового в философию Ленин не внес, но, почувствовав недостаточность своих знаний в этой области, углубился в штудирование современных ему философов, а затем и Гегеля. Однако, судя по всему, интерес к философии у Ленина также был замкнут на политику. Изучение «Философских тетрадей» Ленина позволяет сделать вывод о том, что его особо интересовали проблемы соотнесения человеческого сознания и объективного мира (отражения бытия сознанием), активности самого сознания, диалектики как теории познания. В свое время Б.М. Кедров посвятил изучению ленинских «Философских тетрадей» целую книгу [304] . Отдельная глава в этой книге была посвящена следующему тезису: «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его». Кедров задается вопросом: исходит ли эта мысль от Ленина, или это мысль Гегеля, «переведенная» Лениным с языка гегелевских туманных категорий на обычный язык. В том случае, если это мысль Ленина, тогда, замечает Кедров, должно признать, что «Философские тетради» противостоят «Материализму и эмпириокритицизму», «т. к. в этом последнем на каждой странице опровергается аналогичное положение, гласящее, что сознание, ощущение, психическое способно творить мир, творить вещи» [305] . Кедров приходит к выводу, что это тезис Гегеля, переосмысленный материалистически Лениным. «Мир творит… не сознание, а человек, обладающий сознанием, т. е. человек, составивший себе «объективную картину мира» и своими практическими действиями изменяющий мир. Значит, хотя сознание само и не творит мир, но оно активно участвует через практическую деятельность человека в его творении» [306] .
304
Кедров Б.М. Из лаборатории ленинской мысли. М., 1972.
305
Там же, с. 75.
306
Там же, с. 77.
Только на этом тезисе мог быть основан социальный оптимизм Ленина. Его цель — создать такую социальную среду, которая сама заставляла бы человека быть коллективистом. Вначале он будет коллективистом по принуждению, но новые поколения, не знавшие другой среды и вырастающие в рамках новой социальной реальности, будут отражать в своем сознании уже только этот преображенный мир и жить по правилам этого мира. Человеку свойственна адаптивность, способность приспосабливаться к меняющимся условиям окружающего мира. Использовать эту адаптивность для изменения самого человека, а затем и всего общества в целом — вот задача, которую ставит перед коммунистами в России Ленин. И опять бросается в глаза игнорирование психологизма, неоднозначности психологической составляющей личностных структур, сложности всей совокупности межличностных отношений. Хотя, надо заметить, взгляды Ленина на этот предмет все время меняются.
Особенно явственно видны изменения в ленинском мышлении и мировосприятии после 1917 года. В сущности, со стороны кажется, что вся деятельность Ленина после захвата большевиками власти есть последовательное преодоление собственного утопизма предыдущих лет. Он отказывается на практике от многих положений, заявленных до октября 1917 года, но только тогда, когда их абсурдность или нежизненность становятся вопиющими. Иногда то, что он декларирует в своих статьях (предназначенных массовому читателю) резко расходится с тем, что он заявляет в узком кругу или документах, предназначенных для ограниченного круга лиц. Поэтому весьма интересен вопрос — насколько реальный Ленин (в данный период) соответствует ленинским текстам? Можно предположить, что тексты, написанные Лениным, отражают его умонастроение в данной конкретной ситуации, но в самой малой степени должны рассматриваться как теоретическое обоснование его политической деятельности в целом. Для Ленина характерно очень быстрое и резкое изменение тактики, публицистика необходима для обоснования этих изменений, для увязывания их с марксистской теорией. Это своеобразный пиар, помогающий в каждой новой ситуации обосновать для себя свою собственную логику в ключе марксистской парадигмы и, в то же время, найти общий язык с пролетарской массой.
Интересен и сам процесс целеполагания в ленинском мышлении. Цель, которую ставит Ленин, он выводит из некоторых теоретических посылок, но затем в абсолютном большинстве случаев вступает в работу его шахмат- на я логика и цель коррелируется с реальной ситуацией. Причем цель может быть максимально утопичной с точки зрения здравого смысла, это не имеет для Ленина значения. Для него важно, что в процессе движения к этой цели будет разрешена определенная конкретная проблема и достигнут какой-то результат. Самое главное, чтобы этот результат вписывался в логику развития ситуации. То, что ситуационная логика описывается Лениным в терминах марксистской историософии не является само по себе проблемой.