Большие Надежды

Оськина Варвара

***

Боль в изрезанной шипами ладони была монотонной и потому невыносимой, вызывая желание оторвать ту напрочь и оставить висеть на дурацкой решётке, к которой её придавила тяжёлая рука тюремщика. Флор судорожно вздохнула и со всей силы зажмурилась, чтобы хоть на мгновение заставить свой мозг не думать, не ощущать. Однако в этот момент, за надоевшей трескотнёй бивших сквозь кожу разрядов, ей почудились чьи-то шаги, а потом в воспалённый от боли мир ворвались цветочные ароматы. Они сладко нависли и переплелись

с тяжёлым запахом крови, прежде чем рухнули вниз – в шелест скользившей по полу канцлерской мантии. Флор открыла глаза и посмотрела в лицо Алекса Росса.

Тот стоял чуть поодаль и столь знакомо склонил голову набок, заложив руки за спину, что от невероятного сходства едва не перехватило дыхание. Они были невероятно похожи: ростом, фигурой, острыми скулами и даже формой бровей. От матери Артуру досталась лишь упрямая ямочка на подбородке, в остальном же он был почти точной копией Канцлера, и было немного странно, почему этого никто до сих пор не заметил. Впрочем, и тут Флор усмехнулась, все искуственнорожденные были словно далёкие клоны друг друга.

Тем временем, даже заметив странную и неестественную улыбку на лице своей заключённой, Канцлер не подошёл ближе, а всё так же издалека задумчиво рассматривал её перепачканное грязью, потом и кровью лицо. Только пальцы, кожа на которых больше напоминала расплавленный и застывший по форме кисти тончайший пластик, на мгновение сжали расшитый золотом край алой мантии и тут же его отпустили. Канцлер резко кивнул тюремщику, и тот, наконец, отпустил Флор, коротко поклонился и вышел из камеры. Щёлкнули замки на тяжёлой двери, и они остались одни.

Стараясь не издавать лишнего шума, Флор осторожно отцепила от прутьев уже прикипевшую к ней ладонь и, насколько позволяла узкая клетка, отступила от центральной решётки. Канцлер холодно улыбнулся.

– Итак, ты знаешь, – медленно произнёс он. И взгляд его серых глаз приковывал к себе сильнее, чем вонзившиеся в руку шипы. – Давно?

– О чём? О том, что Артур ваш сын? Или о том, что у вас вообще есть ребёнок?

– Первое.

Флор поморщилась, но вздохнула и ответила:

– С ночи после приёма.

Последовала пауза, пока Канцлер медленно оглаживал кончиками пальцев острый подбородок, но затем снова сцепил за спиной руки и задумчиво посмотрел на Флор.

– Ты сделала анализ.

Она молча кивнула.

– Как?

Флор отвела взгляд, не желая выдавать своих секретов, но успела заметить оскал Канцлера, который, похоже, сам догадался. Либо он знал обо всём изначально, потому что сделал шаг вперёд и теперь с каким-то упоением рассматривал окровавленные шипы на прутьях решётки.

– Почему ты ему не сказала?

– Это не моя тайна.

– Но могло бы быть твоим преимуществом в борьбе за власть в Городе. В борьбе со мной. Будь ты хитрее, мы бы стояли на равных. Не сомневаюсь, ты бы сумела бы правильно

донести эту правду. Так что у тебя был бы Артур. А у меня… – И тут Канцлер развёл руками. – А у меня целый Город. Как ты думаешь, кто победил бы?

– Никто.

– Вот как? – тёмная с проседью бровь Канцлера удивлённо взмыла вверх, и он встал ещё ближе к клетке. – Почему?

– Город – инструмент, созданный для защиты. Он не может убивать. Это вы извратили его своими ложными постулатами. Вы сделали из убежища тюрьму, в которой властвуете единолично. Я не хочу такого.

– А чего же ты хочешь? Ты и беглые сепаратисты, которым давным-давно место в камерах переработки. И не говори мне, что веришь в светлые идеалы Стивена Джонса. Он предал самое святое – Город, а значит, легко предаст и всех вас.

– Вы пытаетесь воззвать к моему разуму?

– К добродетели, – осклабился Канцлер, и Флор криво улыбнулась в ответ.

– Любимое слово подонков, – пробормотала она.

– Что, прости?

– Добродетель. Мораль. Нравственность. Честность. Равенство. Правила, – медленно проговорила она, подходя почти вплотную к решётке. – Каждый из вас взывает именно к этому. Вы лицемерно насаживаете подобные этим слова, словно бусины, на свои речи, прикрывая ими гнилые нити, из которых сшито ваше нутро. Стивену хотя бы хватает мужества открыто говорить о своих целях.

Канцлер криво улыбнулся, но взгляд его оставался холодным, и Флор поёжилась. Однако следующие его слова едва не вынудили расхохотаться.

– Ты довольно бодро говоришь для измученной заключённой.

– Просто я ничего не жду, – прошептала Флор. – А когда нечего ждать, то бессмысленно экономить силы.

– А смерти? Смерти ты тоже не ждёшь? – с любопытством спросил Канцлер. Кажется, он был действительно заинтересован.

– Я уже мертва, – пожала она плечами. – «Тифон» и правда работает.

– Ах, ты знаешь и о нём.

Флор не ответила. К чему плодить очевидные реплики? Так что она прикрыла глаза и почувствовала, как дрожат от слабости колени. Её качнуло, плечо налетело на очередные шипы, и тело дёрнулось от разряда тока. Если честно, умереть хотелось прямо сейчас, но… Послышался шелест ткани, пока Канцлер делал вокруг её клетки то ли круг почёта, то ли просто разглядывал. Наконец он проговорил:

– Ты умна. А ещё опасно дерзка. Я понимаю, почему Артур хотел сохранить тебе жизнь. Ты могла бы добиться многого.

– Разве? Я не гражданин, не женщина, даже почти не человек в ваших глазах.

– Ну, ты ещё можешь завещать свои гены науке, – весьма скабрезно ухмыльнулся Канцлер.

– Ради чего? Чтобы вы подменяли ими ущербные репликации своих генетических вырожденцев?

– А разве ты не хочешь что-то оставить после себя? Разве не это топливо для твоей личной войны… с режимом? Со мной?