Бородинское поле
Шрифт:
Великой Отечественной. И третья часть - всемирному братству
народов. Теперь она строго, критически смотрела на эскизы и
пыталась как бы взглянуть на них глазами Олега: понравятся
ли они ему? Это было главное. Она боялась огорчить его. Он
строг, требователен, снисхождения от него не жди. Да она и не
хотела снисхождения. Речь идет не о каких-то сиюминутных
эстампах ширпотреба - это же на века.
Сознание того, что она творит на
остаться и тогда, когда уже не будет в живых и ее и Олега,
вызвало чувство ответственности и гордости, заставило
сосредоточиться и строже взглянуть на свой труд. Боязнь, что
эскизы не понравятся Олегу, бросала ее в состояние уныния и
страха. Нет, она не понесет эти эскизы завтра, они не готовы.
Предстоит еще большой труд, новые поиски. Она позвонит ему
утром, объяснит, и он поймет, он должен ее понять, он добрый,
он славный.
Поговорив с Валей по телефону, Олег тотчас же уснул:
сказывалась усталость, вызванная возбужденностью и
нервным напряжением. Когда Варя, разделавшись с посудой -
пришла в спальню, Олег уже видел первые сны. Снилось ему
совсем не то, что б он хотел, - снился ему Леонид Викторович
Брусничкин, сидящий на царском троне, в шапке Мономаха и в
парчовой одежде Годунова (перед этим Олег с Варей слушали
в Большом театре оперу Мусоргского, партию царя Бориса
великолепно исполнял Александр Огнивцев). Олег сначала
удивился, увидав Брусничкина в таком одеянии, спросил его:
"Что за клоунада? Цирк! Ты что, архитектуру забросил и в
театр перешел?" - но грозный царь - теперь он уже был похож
на Ивана Грозного - строго осадил его каким-то неестественно
визгливым, истеричным окриком: "Я государь! Ты что, ослеп,
не видишь? На мне шапка Мономаха!"
Олег присмотрелся - и действительно, та самая,
уникальная, знаменитая историческая реликвия, которую он
видел в Оружейной палате, торжественно покоилась сейчас на
голове Брусничкина. А все десять пальцев его рук сверкали
бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами. И на
каждом пальце по нескольку колец и перстней. "Да что ж это
такое, как могло случиться? Брусничкин - и вдруг на царском
троне?" - с досадой и негодованием подумал Олег.
Но ведь шапка Мономаха - это же историческая
реликвия, национальное достояние! И как он посмел,
Брусничкин, прикоснуться к ней, напялить на свою безголовую
башку! Ему вспомнилась смешная фраза, которую он слышал
на стройплощадке: бригадир, отчитывая нерадивого рабочего,
говорил: "Безголовая
напялил корону русских царей на свою безголовую башку.
Значит, он ее выкрал из Оружейной палаты, проник в Кремль и
выкрал. Надо позвать милицию, а то, чего доброго, уплывет
эта бесценная реликвия за рубеж, как многое уплывало.
Он проснулся, так и не позвонив в милицию. И уже долго
не мог уснуть. Нелепый сон и Брусничкин в шапке Мономаха в
тот же миг растаяли, хотя реальный Леонид Викторович в это
время без всяких сновидений храпел в соседней комнате и
храп его пронизывал тесовую перегородку и доносился до
слуха Олега. Подумалось: наверное, его храп и навеял этот
странный сон.
Олег вспомнил прошедший день, гостей, споры и Валю
Макарову. Ему вдруг показалось кощунством думать о Вале,
слушая ровное дыхание жены - Варя спала, подложив под
щеку ладонь, крепким сном, даже храп Брусничкина ее не
беспокоил. И Олег начал вспоминать предыдущий день, когда
они вдвоем с Варей в субботу, накануне дня его рождения,
решили отметить пятидесятилетие ужином в ресторане
"Будапешт". Они шли по улице Горького не спеша, просто
гуляли, вспоминая далекие годы юности. "Может, сходим на
концерт?" - предложила Варя. "Куда - вот вопрос", - ответил
Олег без особого энтузиазма. Но на всякий случай читали
афиши концертов. Вот метровые буквы зазывали на концерт
Иосифа Кобзона, красочный, со вкусом сделанный плакат
оповещал столицу о выступлении Елизаветы Авербах.
"Может, сходим?" - сказала Варя. "Зачем? - вяло
отозвался Олег.
Была еще афиша, скорее, объявление, оповещавшее о
выступлении в заводском клубе русского оркестра "Боян" под
управлением Анатолия Полетаева. "На этот бы я сходил, да
далеко добираться: клуб-то на окраине города", - сказал Олег.
"В клуб я не хочу, - отозвалась Варя и напомнила: - Мы же
решили в "Будапешт". После концерта не успеем: рестораны
до одиннадцати часов".
"Будапешт", расположенный в самом центре Москвы,
между Неглинкой и Петровкой, когда-то назывался "Аврора".
Просторный зал с мраморными колоннами, хорошая кухня,
какая-то слоя, особая атмосфера - все это когда-то, еще до
войны и в первые послевоенные годы, привлекало Олега и
Варю.
На этот раз свободных столиков не оказалось, и они сели
за стол, за которым сидели двое уже немолодых мужчин, как