Бородинское поле
Шрифт:
собаку и спросил:
– А моя машина? Ариадна, должно быть, в машине спит?
– Она уехала. Еще вечером, пожалуй засветло.
– Одна?
– почему-то настороженно спросил Брусничкин.
– Возможно. Впрочем, я не обратил внимания.
– А Павел Павлович с ней уехал?
– Нет, он с Орловыми.
– Как так, почему? - В голосе Брусничкина звучали
раздражение и тревога.
– Не знаю, - нехотя буркнул Олег.
Брусничкин был явно
– Черт знает что! Почему меня не разбудила?
– Должно быть, пожалела тревожить сладкий сон,
проявила заботу, - с едва скрытой иронией ответил Олег, но
чувствительный к определенной теме Брусничкин понял
иронию и продолжал вслух возмущаться:
– Позаботилась... Только о ком? - И, махнув рукой,
удалился в глубь сада, спросив из темноты: - Так он меня не
тронет?
Олег не ответил. Он ушел на кухню и, не найдя там воды,
утолил жажду пивом. Тотчас же появился на кухне и
Брусничкин. Извиняющимся тоном проговорил:
– Я, кажется, вчера перебрал - голова трещит, а во рту как
в свинарнике. Хорошо бы дезинфекцию произвести.
– Влажные
глаза его скользнули по бутылкам пива.
Олег налил ему стакан. Брусничкин выпил залпом и
наполнил еще стакан, но пить сразу не стал. Закусил
малосольным огурцом. И заговорил дружелюбно, со вздохом, и
вздох этот означал раскаяние и примирение:
– У вас симпатичная сестра. Умница. Она кто, врач? -
Олег кивнул, и Брусничкин, выпив еще стакан пива, продолжал:
– А муж ее, кем он вам доводится - свояк, если не ошибаюсь, -
человек видный и, знаете, большой эрудит.
– Я бы не сказал, - выпалил как-то машинально Олег и
пожалел. На всякий случай прибавил: - Эрудит-дилетант.
– Это ничего не значит. В конце концов мы все дилетанты.
В наш век энциклопедистов нет и быть не может.
Уловив в его словах лицемерие, Олег еще раз, теперь
уже демонстративно, зевнул и, делая усилие над собой,
сказал:
– Пиво на сон клонит. Еще часа три можно подремать.
Брусничкин взглянул на две еще не откупоренные
бутылки пива, сказал, изображая на лице растерянность:
– А я еще посижу. Я выспался. Посижу до рассвета - и на
электричку.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
В части подполковника Шпакова с утра ждали генерала
Думчева. Накануне его приезда Шпаков - бритоголовый,
полный, на вид даже рыхловатый, и добродушный - обошел
подразделения и службы, все дотошно проверил и просмотрел
и остался доволен. Везде нашел
сверкало строгой праздничной чистотой. Только на одном
агрегате не хватало щитка-указателя. Собственно, щиток
приготовили, оставалось только прикрепить его к
металлической стенке.
– Это мы мигом, товарищ подполковник, - пообещал
старший лейтенант Геннадий Федоров и, весело сверкнув
черными озорными глазами, молодцевато прищелкнул
каблуком. В части Федоров слыл лихим офицером, для
которого все нипочем и нет для него ничего невозможного и
даже запретного. "Стоит только захотеть, и все будет в
аккурат", - любил он щегольнуть этой фразой и считал ее
своим девизом. Смекалистый и находчивый, Федоров верил в
свое везение, как в божий дар, и полагал, что сама природа
предназначила ему большое будущее, в которое он мчался
очертя голову. Его необузданная самоуверенность всегда
граничила с риском, часто безрассудным, но и тут он придумал
для себя формулу: "Без риска не бывает удачи, риск -
благородное дело".
Как бы то ни было, а Федорову везло: он быстро и легко
продвигался по службе, благодаря не столько своему
характеру, сколько природному уму, сообразительности и
особому пристрастию к технике. В технике он хорошо
разбирался, тут он умел проявить себя с блеском, как
говорится, показать товар лицом Его отмечали, поощряли.
Самовлюбленный и заносчивый, Федоров задирал нос, после
каждого поощрения ходил этаким гоголем, ног под собой не
чуя. И тогда в него вселялся какой-то бесенок, лукавый,
озорной о коварный, кружил ему голову дурным хмелем и
толкал совершить что-нибудь такое, что не дозволено другим.
Бесенок этот шептал ему: "Ну давай, давай, покажи, что тебе
это раз плюнуть. Ты ж Федоров". И Федоров "показывал":
выкидывал такие коленца, за которые с него строго
взыскивали - его наказывали. Но, как это ни странно, и
поощрения и наказания он принимал как должное, как
совершенно естественное и даже необходимое. "Одно другому
не мешает. Не ошибается тот, кто не рискует. А риск -
благородное дело, следовательно, и сопутствующие риску
ошибки тоже дело благородное", - шутя, оправдывался он и
продолжал
no-прежнему держаться своих принципов,
усвоенных им еще в школе.
После окончания школы он поступил в высшее военное
училище и уже на последнем курсе мысленно начал готовить