Бородинское поле
Шрифт:
относился не к нему, а к командующему авиацией, которого в
данный момент здесь не было. Сделав по три захода,
советские самолеты удалились в сторону Мценска, и, когда их
серебристые крестики-силуэты растаяли в мареве горизонта,
над машиной Гудериана со свистом пронеслись три
"мессершмитта", вызвав на лице командующего презрительно-
ироническую гримасу. Он кивнул, и машина резко, как горячий
конь, рванула с места.
Генерал
видом. Начал докладывать о налете советской авиации и о
своих потерях от бомбового удара. Гудериан не дослушал его
доклада, оборвал:
– Знаю, сам видел, - и зло выругался по адресу
командующего авиацией.
Не прошло и часа, как в воздухе снова появились
советские самолеты. На этот раз целью их бомбежки был штаб
24-го корпуса. Гудериан был встревожен. Попросил срочно
соединить его с командующим авиацией. Тот молча выслушал
гневный разнос командарма, а затем доложил:
– По данным нашей авиаразведки, только что на станции
Мценск выгрузилась танковая часть, по меньшей мере
бригада. В настоящее время на станцию прибывают эшелоны
с пехотой. Я направил туда бомбардировщики, которых
прикрывают истребители.
Сообщение это нисколько не успокоило Гудериана. Стало
очевидным, что советское командование торопится
воздвигнуть на пути его армии серьезный заслон. Приказав
Лемельзену продолжать наступление, Гудериан выехал в
третью танковую дивизию.
Теперь его преследовала одна мысль: во что бы то ни
стало, любой ценой смять советские войска у Мценска еще до
того, как они успеют закрепиться, зарывшись в землю, и затем
стремительным броском за каких-нибудь три-четыре дня
подойти к Туле и захватить ее. Идея опередить всех и первым
войти в Москву с южного направления не покидала его, а,
напротив, становилась все более навязчивой. И хотя ночной
переполох в Орле, бомбовый удар по танкам четвертой
дивизии, а также сообщение о прибытии в Мценск свежих сил
Красной Армии испортили настроение Гудериану, он все же не
терял присутствия духа и был уверен, что не позже как сегодня
к ночи 24-й мотокорпус войдет в Мценск. Нужно было
поторопить наступление третьей танковой дивизии, в которую
и ехал сейчас Гудериан. Но что такое? Идущий впереди
генерала бронетранспортер с охраной резко свернул с дороги,
направляясь в ближайшие кусты. За ним последовала и
машина командарма. В небе, как и час тому назад, снова
появились советские самолеты. Теперь они бомбили танки
третьей
и сокрушительным. Не успела удалиться одна группа
самолетов, как на смену ей появилась новая. Все это
происходило на глазах Гудериана, и он был обескуражен и
удручен. Он, конечно, не доверял сказкам Геббельса, что
авиация русских полностью уничтожена. Но такой
неожиданной активности советской авиации именно здесь, под
Орлом, и именно сейчас, когда началось генеральное
наступление на Москву и вся тяжесть ожесточенного сражения
легла на западные подступы к советской столице, то есть на
направление главного удара, Гудериан никак не ожидал. "Что
это, агония смертельно раненного?" - спрашивал себя генерал,
пытаясь вникнуть в суть происходящего. Потери третьей
дивизии, понесенные в результате массированного удара с
воздуха, оказались столь чувствительны, что дивизия в этот
день уже не смогла продолжать организованное наступление.
Непредвиденное нарушение всех планов и расчетов повергло
Гудериана в состояние крайнего раздражения. Он не мог себе
позволить хотя бы на день приостановить наступление на Тулу
и приказал Лемельзену решительным ударом танков четвертой
дивизии прорвать еще непрочную, почти не эшелонированную
в глубину ниточку обороны противника и сегодня к исходу дня
овладеть Мценском.
С чувством тревоги и даже уныния возвратился Гудериан
в штаб армии и вызвал к себе командующего авиацией,
обрушив на него поток возмущения и возложив
ответственность за потери от русской авиации.
Связавшись со штабом Бока, Гудериан доложил
фельдмаршалу, что на подступах к Мценску его армия
натолкнулась на сильно укрепленный оборонительный рубеж
русских.
– Так ли это?
– перебил его вопросом Бок.
– По нашим
сведениям, перед вами всего-навсего один стрелковый корпус.
– Усиленный танками и воздушной армией, господин
фельдмаршал, - с едким раздражением вставил Гудериан,
уловив в словах своего начальника иронические нотки.
– Целой воздушной армией?
И снова в вопросе Бока проскользнуло что-то обидное,
какое-то унизительное недоверие и злорадство. И тогда с
языка Гудериана сорвалась та правда, которую он предпочел
бы скрыть:
– Сегодня они много раз и подолгу бомбили нас. Мы
имеем потери в танках и людях.
– Надеюсь, это не помешало наступлению вашей армии?