Бородинское поле
Шрифт:
любви. Никогда такого не было. А может, было, да только я
позабыл? Нет-нет, ничего подобного не было", - твердо решил
он.
А навстречу им надвигалось село с высокой шатровой
колокольней и пятью зелеными главами церкви из красного
кирпича. Село утопало в буйно цветущей сирени. По обе
стороны улицы, захлестнув фиолетово-синей волной
приземистые избы, размашисто бушевала сирень, сочная,
густая, и запах ее врывался
восторженно и удивленно:
– Родилась и выросла я в деревне, на юге Московской
области, сирень у нас была, но такого моря сирени я нигде не
встречала.
– Не море, а целый океан, - сказал Олег и добавил: - Я
очень люблю сирень. Особенно белую.
– В сочетании с фиолетово-синей она очень
выразительно и приятно смотрится.
– Да, именно в таком сочетании, - согласился Олег.
– В
Москве в Главном Ботаническом саду есть сиреневая роща.
Вот где красотища!.. Каких только сортов там нет! Сколько
различных оттенков! И махровая, мохнатая, увесистая. Ты не
видела?
– К стыду своему, я не была в Ботаническом саду. Все
собиралась, да как-то не получалось.
– Ты многое потеряла. Но это упущение можно
поправить... Согласен быть твоим проводником.
Она молча закивала.
Миновав село, выскочили с разбега на пыльную
проселочную дорогу, которая желтой змейкой извивалась
между яркой зеленью озимых хлебов. Вдали на фоне
ослепительно светлого горизонта, к которому медленно ползло
солнце, притягательно темнела рощица. Издали она казалась
внушительной и густой. Но когда они приблизились к ней и,
остановившись на опушке, вышли из машины, то нашли эту
рощицу малопривлекательной: узкая полоска молодого
березняка просвечивалась насквозь до противоположной
опушки. Сквозь прелую прошлогоднюю листву с трудом
пробивалась редкая травка.
– Посмотрим, что дальше, - сказал Олег, садясь в
машину. А дальше, за рощей, примерно в двух километрах, на
высоком холме снова маячил одноглавый купол церкви среди
темнеющей зелени. Уже издали Олег определил, что эта
церковь построена в стиле русского классицизма конца XVIII -
начала XIX века. У церкви не было отдельной звонницы:
колокола ее крепились под барабанным куполом храма.
Когда подъехали к ней, церковь эта оказалась совсем не
высокой, но довольно нарядной, построенной зодчим,
обладавшим хорошим вкусом и высоким профессиональным
мастерством. Здание церкви, когда-то окрашенное
оранжевый цвет, с белыми колоннами, а сейчас серое, с
облупившейся штукатуркой, оказалось единственным здесь
строением среди нескольких старых лип и берез в густой
заросли сирени. Когда-то, в недавнем прошлом здесь стояла
небольшая деревенька в два десятка дворов. Потом жители ее
переселились на центральную усадьбу совхоза, в новые,
благоустроенные дома, постройки разобрали и свезли.
Осталась лишь эта церквушка да глухие заросли сирени вокруг
нее. Они вышли из машины, осмотрелись. Кругом лежала
безмятежная тишина и благостный покой. Ни одной души, и
казалось как-то странно, что в таком безлюдье и запустении
пышно цветет сирень. Что-то кладбищенское напоминал этот
пустынный уголок и умиротворял. Но ни Валя, ни Олег не
хотели умиротворения. В них бушевали страсти, разгорались с
нарастающей силой. Насыщенное радостью раздолье
искрилось, сверкало и звенело: это земля пела сиреневые
напевы. И Олег пел, потому что не мог не петь, и голос его
звучал по-юношески звонко и окрыленно. Он ощутил, как
молодость вернулась к нему, и глаза его сверкали молодо, а
тонкое бледнокожее лицо светилось высоким счастьем. Потом
они читали друг другу поэтические строки, которые, очевидно,
их волновали. Начал Олег:
...Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Никто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.
Валя ответила в тон:
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется - на душе светло.
Потом снова Олег:
О женщина,
Краса земная,
Родня по линии прямой
Той первой,
Изгнанной из рая,
Ты носишь рай
В себе самой.
– Это Василий Федоров, - сказала Валя и нежно
прильнула к Олегу всем телом, и они в долгом поцелуе
медленно опустились на молодую траву под пышным кустом
сирени. Она отдалась неистово и страстно, желая испить свое
запоздалое счастье до конца. Зрелая, осознанная любовь, где
разум и сердце действуют заодно, толкнула ее на этот
дерзновенный шаг в первый и, возможно, в последний раз в ее
жизни. Это не была мимолетная, безрассудная вспышка. Во
всех ее действиях и поступках сквозили изящная