Боярышня Евдокия 4
Шрифт:
— Они вторят Юрию Васильевичу, и у тебя самого пришибленный вид, — не согласилась она.
— А может тут место такое… намоленное… — Еремей перекрестился, слыша проникновенный голос отца Пафнутия.
— Деда, посмотри мне в глаза, — потребовала Евдокия, но в неверном свете свечей зрачок было не разглядеть. — Улыбаться не тянет?
— Чё?
— Деда, дай мне денег и побольше.
— Розог я тебе выдам без счёта! — зашипел он.
— Фух, ну чего ты разошёлся? Я тебя проверяла.
Благость с Еремея
Они с внучкой еле достояли до конца заутрени, чтобы продолжить разговор.
— Ну, докладывай! — требовательно зашептала она, уводя деда в сторону.
— Дунька, вот я щ ас косу на руку намотаю… — начал он.
— Дед, — она хлопнула в ладоши перед его носом, заставляя замолчать и отпрянуть, — я ж на службе, а ты — она уперла палец ему в грудь, — просто так.
Еремей пару раз моргнул, начал наливаться дурью, но внучка быстро схватила кончик своей косы и сунула ему в нос, пощекотала и требовательно прошептала:
— Да говори же!
— Василисе скажу, как ты с дедом себя ведёшь, — обиженно проворчал он, но сразу же перешёл к делу: — Ночью тихо было, а утром слуга заходил, воду приносил.
— Князь её пил?
— Он ею умылся. Фырчал, как медведь.
— И ничего боле?
— Ничего и никого.
— Откуда ты знаешь?
— Да уж сумел подглядеть, — вспылил Еремей, вспоминая, как выставлял себя дураком, прохаживаясь по коридору и заглядывая в княжьи покои.
— Может, князя окуривают? — продолжала допытываться Дуня.
— Нет.
— Может, обсыпали чем? — не успокаивалась она и Еремей даже позавидовал её фантазии.
— На нём чистая одежа.
— Дед, но неспроста же он по утрам такой… — Дуня постучала кулаком по лбу и скосила к носу глаза, — …ну такой!
— Окружение считает, что Юрий Васильевич набожен и чист душой, оттого в нём такие перемены на заутрене.
Евдокия тяжело вздохнула, но ничего поделать не могла. Не идти же ей самой караулить князя?
Или сходить? Пробраться, притаиться и смотреть в оба! Уж она бы увидела,чего надо и чего не надо! Дуня ещё раз вздохнула, отбрасывая эту мысль.
— Дед, ты приглядывай… не нравится мне всё это!
— Вторушу оставил бдить. У него глаз намётанный.
— Ну хоть так, — согласилась боярышня и увидев выходящую из церкви маму, побежала вслед за ней. На завтрак опаздывать было нельзя.
За обоими столами женщины ели тихо, не в пример вчерашней трапезе. Строгий взгляд Милославы, казалось, контролировал всех. Дуня с интересом поглядывала на стол, который занимали служащие жёнки. Большинству было всё равно, что рядом трапезничали аж три московские дамы.
Степанида ела торопливо и, пряча глаза, завернула в платочек горсть орешков. Женщинам не возбранялось баловать себя,
Марфа, как всегда, восседала и пару раз дала по рукам своим соседкам. Дуня не поняла, чем они ей не угодили, но, видно,полезли поперек её.
Боярышня уже разобралась в характере Марфы и не сомневалась, что сидящие рядом с ней жёнки провоцируют эту простоватую женщину на резкие поступки. Но это внутренние разборки и влезать в них не стоило.
Боярышне ещё запомнилась Глафира, холодная красавица средних лет. Её лицо по-прежнему выражало безучастность, но глаза… в них было слишком много жизни. Дуня не хотела показывать свой интерес, поэтому опасалась задерживать на ней взгляд, но внутри этой женщины кипели эмоции. Вот только никак нельзя было понять, какие. Может,она неистово кого-то любила, а может, мечтала сместить ключника или ненавидела свою жизнь, окружающих её людей… Впрочем, Дуня не удивилась бы, если узнала, что Глафира мучима нестерпимой болью в спине и оттого её глаза столь выразительно полыхают.
— Евдокия, — прозвучал голос Милославы, — ты давно вычесывала Пушка? Что скажет князь, если повсюду будет его шерсть? — закончив есть, строго спросила она.
— Мам, я же не могу искать Пушка в княжьих палатах!
— Ой, — воскликнула Еленка, — я найду котика и причешу его.
— Его не причесать надо, а вычесать, — огрызнулась Дуня.
— Конечно-конечно, — быстро согласилась Оболенская и выскочив из-за стола, помчалась к себе. Её ближние вынуждены были подняться и следовать за ней.
— Какая невоспитанная дочь у Ивана Владимировича, — тихо произнесла Милослава, недовольно поджав губы.
— Она теперь живёт своим умом, — наябедничала Дуня.
— Ей это не на пользу, — сухо обронила боярыня и поднялась.
Евдокия проводила её, но когда мама предложила заняться делом, то оставила ей в помощь любительницу писать письма Даринку, а сама сослалась на княжье поручение.
— Одна не смей ходить! Возьми брата, — велела Милослава.
— Ой, Ванюша хотел, чтобы ты посмотрела, как он клюшкует, а я с дедом буду, — не моргнув глазом, соврала Евдокия.
Милослава одобрительно кивнула, а Дуня заторопилась, чтобы сбежать со двора до того, как дед покончит с завтраком и соберется искать ее. Разворошив сундук с одёжей, она натянула утеплённые штаны, овечий тулуп, шапку-мурмолку и выскочила в коридор.
— А-а-а, — закричала челядинка, увидев человека в мужской одеже.
— Цыц, — прикрикнула на неё Дуня. — Это ж я!
— Боярышня, а зачем ты в мужескую одежду вырядилась? Срам же!
— Срам, когда летучей ладьей в платье управляешь. Люди говорят, что Еленка кубарем летела, и её ноги кто-то разглядел, — не удержалась от подколки Евдокия.