Божественное пламя

Рено Мэри

— Ксенофонт говорит, — сказал он Гефестиону, — что так следует поступать всякий раз, когда лошадь испугана.

— Я не знал, что во Фракии столько стервятников. Чем они питаются, когда нет войны? — Гефестион, чувствуя дурноту, старался чем-нибудь занять свои мысли.

— Во Фракии всегда война. Но мы спросим у Аристотеля.

— Ты все еще жалеешь, — Гефестион понизил голос, — что мы не напали на трибаллов?

— Ну конечно же, — ответил Александр удивленно. — Мы были на полпути от них. Рано или поздно с этими варварами придется иметь дело, а мы бы смогли увидеть Истр.

По его сигналу галопом подлетел небольшой конный отряд, ехавший по флангу: несколько тел преграждали путь. Их сгребли в охотничью

сеть и оттащили с дороги.

— Поезжайте вперед, — приказал Александр, — и проследите, чтобы все было чисто… Да, конечно, я очень жалею, но не сержусь. Царь прав: сейчас каждый солдат на счету. Он прислал мне прекрасное письмо; я прочел его слишком быстро, когда понял, что это отказ.

— Александр, смотри-ка: вроде бы этот человек еще жив.

Стервятники, будто посовещавшись о чем-то поодаль, прыжками двинулись вперед, потом сорвались с места, словно их кто-то напугал или ударил. Стала видна слабо дернувшаяся рука.

— Так долго? — недоверчиво спросил Александр.

— Шел дождь.

Александр обернулся и поманил первого попавшегося ему на глаза всадника. Тот мгновенно приблизился, с нескрываемым обожанием глядя на дивного мальчика.

— Полемон, если раненому еще можно помочь, подбери его. Они хорошо сражались, именно на этом месте. Или побыстрее прикончи его.

— Да, Александр, — восхищенно отозвался солдат.

Александр наградил его легкой благодарной улыбкой, и сияющий Полемон поспешил выполнить поручение. Вскоре он снова сел на лошадь, и стервятники, удовлетворенно покрикивая, спустились вниз.

Далеко впереди блестело голубое море; вскоре, с облегчением думал Гефестион, поле боя останется позади. Взгляд Александра блуждал по перешедшей во власть птиц равнине и необъятному небу над ней. Он заговорил:

Многие души могучие славных героев низринул В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным Птицам окрестным и псам — совершалася Зевсова воля. [28]

Тягучий гекзаметр двигался в такт с плавной поступью Букефала. Гефестион молча смотрел на Александра. А тот ехал, умиротворенный, рядом со своим невидимым спутником.

28

«Илиада», I, 3–5.

Печать Македонии осталась у Антипатра. Александра перехватил второй гонец; в поощрение царь приглашал сына в свой лагерь под Перинфом. Александр повернул на восток, к Пропонтиде, взяв с собой друзей.

В ставке Филиппа, в хорошо обжитом уже доме, отец и сын сидели за сосновым столом, над подносом, полным морского песка и камней, возводя горы, пальцем прокапывая ущелья, стилосами отмечая расположение конницы, стрелков, фаланг и лучников. Здесь никто не мешал их игре, если не считать вылазок осажденных. Смазливые юные оруженосцы Филиппа были неназойливы и сдержанны, бородатый Павсаний, красота которого поблекла, получил повышение до соматофилакса, начальника стражи, и бесстрастно наблюдал за ними, вмешиваясь только по сигналу тревоги. Тогда они немедля хватались за оружие — Александр с нетерпением, Филипп чертыхаясь, как бывалый ветеран. Завидев Александра, ила, к которой он присоединился, поднимала восторженный крик. После фракийской кампании он получил прозвище: Базилиск Маленький царь.

Легенда летела впереди Александра. Возглавляя военную операцию против медов, он напал из-за скалы сразу на двоих и справился с обоими, не дав им времени предупредить остальных; его собственные люди не поспевали за ним. Двенадцатилетняя девочка-фракийка, упавшая к его ногам,

когда за ней гнались солдаты, провела в его палатке всю ночь, и он не дотронулся до нее даже пальцем, а после одарил приданым. Он бросился между четырьмя повздорившими македонцами, которые уже выхватили мечи, и прекратил драку голыми руками. Когда в горах разразилась гроза и молнии ударялись в скалы, так что солдатам казалось, что боги вознамерились уничтожить их всех, до последнего человека, он увидел в этом предвестие удачи, заставил их двигаться, рассмешил их. Кому-то Базилиск перевязал рану собственным плащом, сказав, что цвет крови благороднее пурпура; кто-то умер у него на руках. Еще кто-то, думавший, что мальчишка достаточно неопытен, чтобы испробовать на нем старые солдатские штучки, глубоко раскаивался. Если он настроится против тебя — держи ухо востро. Но если твое дело правое, он обязательно поможет тебе.

Поэтому, когда они видели, что Александр бежит к штурмовым лестницам в свете падающих со стен огневых снарядов, яркий и подвижный, как стрекоза, зовущий их за собой так, как если бы звал на пир, они откликались всей душой и стремились быть поближе к нему. Следи за ним, он думает быстрее тебя.

При всем этом осада подвигалась вяло. Пример Олинфа обратился другой своей стороной: жители Перинфа решились стоять до последнего и умереть, если понадобится. И до этой последней минуты все еще было очень далеко. Хорошо снабжаемые с моря, защитники города яростно отражали атаки и часто устраивали ответные вылазки. Теперь они сами подавали пример остальным. Из Херсонеса, лежавшего к югу за Великой Восточной дорогой, пришла весть, что покоренные греческие города собрались с духом. Афиняне долго пытались возмутить их, но они не соглашались принять афинские войска — скудно оплачиваемые и вынужденные жить за счет союзных земель. Ныне города осмелели. Форпосты Македонии были захвачены, ее крепостям угрожали. Война началась.

— Я очистил для тебя одну сторону дороги, отец, — сказал Александр, как только узнал новости. — Позволь мне очистить и другую.

— Так я и сделаю, когда подойдет подкрепление. Я использую его здесь, а тебе нужны люди, знающие местность.

Филипп планировал неожиданный штурм Бизанфы, надеясь отрезать ее от Перинфа; она помогала осажденным, став у царя костью в горле. Он завяз в этой прибрежной войне гораздо глубже, чем ему хотелось, и вынужден был обратиться к наемникам. Они явились из Арголиды и Аркадии, областей, которые поколениями жили под угрозой нападения Спарты и поэтому дружески поддержали растущее могущество царя; им был чужд гнев и ужас афинян. Но наемники стоили денег, которые осада пожирала, как песок — воду.

Наконец они явились, крепкие приземистые люди, той же кости, что и Филипп — его аргосское происхождение все еще было видно в нем, связывая поколения. Он сделал им смотр и созвал совет с их военачальниками, которым — к добру или худу — наемные войска подчинялись постоянно; это было слабым звеном в цепи командования. Впрочем, аргивяне были опытными воинами, стоившими своей платы. Александр же с войском отправился на запад; солдаты, бывшие с ним во Фракии, уже покровительствовали остальным.

Его поход был стремителен. Мятеж все еще находился в зародыше; несколько городов, охваченные страхом, изгнали возмутителей спокойствия и поклялись в преданности. Те же, кто успел связать себя обязательствами перед Афинами, радовались будоражащей новости: боги наслали на Филиппа безумие, и он доверил армию шестнадцатилетнему мальчику. Эти города послали Александру вызов; он осадил их один за другим, изучая местность, нащупывая слабое место в обороне или, если слабых мест не было, используя подкопы, тараны, бреши. Александр хорошо усвоил уроки Перинфа и сумел ввести некоторые новшества. Сопротивление вскоре угасло, оставшиеся города открыли ворота, приняв его условия.