Братчина
Шрифт:
Я вынужден был с ним согласиться. Не далее как вчера мы были на лучшем в республике предприятии по производству сыров, и, вот так же стоя у стола с продукцией, я обратил внимание, как ловко директор этого заведения управлялся с ножом. Может быть, это была какая-нибудь особенная финка.
— Кем вы были до этого? — кивнул я на стол с образцами сыров.
— Командиром воздушно-десантной дивизии, — дружески улыбнулся мне хозяин. — Нож у меня со службы остался.
Нож взлетел в воздух, сверкнул холодной
В совхозе я снова задал тот же вопрос. Повторяюсь, однако.
— Нет, работать всюду можно, — сказал директор. — У меня, например, десять тысяч работников, два мясоперерабатывающих комбината, кое-что по мелочи... А мне говорят — бери еще!
— Что еще? — не понял я.
— Отстающие хозяйства, а их в округе три штуки. Ни урожаев, ни работников, одни пьяницы. И всех их ко мне! Ну?
Он воззрился на меня.
— Беда, — согласился я. — Их ведь содержать надо.
— Вот именно! А пьяницы, между прочим, на людей воздействуют в отрицательном смысле. Попробуй их перевоспитать.
— Отрыжка прошлого, — кивнул я. — Пока новое поколение вырастет, они вам жизнь попортят.
— С новым поколением тоже не все просто, — вздохнул директор. — За кордон посматривают, а там сами знаете...
Мы замолчали.
— Пойдемте, я вам свой хутор покажу, — махнул рукой директор. — Такого больше нигде нет.
— Можно и я с вами?
Опять Маша. И, что характерно, без Николая.
— Возьмем? — посмотрел я на директора.
— Пусть идет. Откуда она?
— Из Сибири! — отрапортовала Маша.
— Там много наших, — посмотрел поверх ее головы хозяин. — Во время Первой мировой целыми селами переезжали. У меня в Хабаровском крае полно родни. Но о том, что сейчас увидишь, никому ни слова!
— Не скажу! — перекрестилась Маша.
Умеет она с людьми разговаривать. У директора лицо прояснело. Я тоже подобрал живот.
Мы вышли из помещения и повернули за угол. Двое сопровождающих шли метрах в десяти сзади. Крепкое хозяйство, каждый в нем знает свое место.
— А без этого нельзя, — доверительно сказал мне директор. — Как только перестанут подчиняться — пиши пропало. Лошадь и та слабину чует.
— У вас в хозяйстве есть лошади?
— Конечно, есть, даже племенные. За хорошего жеребца хорошо платят.
«А за кобылу?» — хотел было спросить я, но не успел.
Мы оказались на хуторе, каких не могло быть нигде, только в Беловежской Пуще.
Он весь, от хаты с сараем и до плетня с колодцем, возле которого журавль, был построен из мясных изделий. Стены хаты из колбасных бревен, стреха покрыта пластинами ветчины, плетень увит сосисками и сардельками. И размер построек не самый маленький, конек крыши чуть ли не до пояса.
Я крякнул. Неужели и аист, сидящий на печной трубе,
Ситуацию, как всегда, спасла Маша. Она взвизгнула, перемахнула через плетень, встала на одно колено перед хатой и стала нюхать ветчину. Директор засмеялся, я перевел дух.
— Хорош хутор? — спросил директор.
— Не то слово! — сказал я.
— А можно я маме расскажу? — повернула к нам лицо Маша. — Она поймет!
— Расскажи, — согласился директор. — Кто она у тебя?
— Учительница.
— Тем более можно.
Я увидел, что к хутору направлялся весь журналистский пул, ведомый Николаем. Спектакль одного актера, разыгранный перед избранной публикой, закончился, зрителям можно было уходить из зала.
— Сюда, — поманил нас в кусты директор. — Здесь есть стежка.
— В Пуще и должен быть такой хутор, — сказал я Маше. — Жалко, нам императорский охотничий домик не показали.
— Он в Польше, — махнул рукой в сторону леса директор. — Пуща вообще почти вся там, у нас только четвертая часть. А домик надо было бы забрать, наш император, а не их.
— Конечно, — согласился я.
— Это же нарушение международного права! — остановилась Маша.
Мы с директором тоже остановились и посмотрели друг на друга.
— Права? — переспросил директор.
— Ошибка это, а не право, — сказал я. — И ее надо исправить.
— Пусть другие исправляют, — хмыкнул директор. — У меня хутор.
Я задрал голову. Над Пущей проплывали легкие августовские облачка.
Пресс-тур закончился.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Тень Кочубея
1
— Послезавтра мы с тобой идем на торжественное заседание в Большом Кремлевском дворце, — сказал Петров. — Я буду выступать от прессы. Бывал во дворце?
— Бывал, — ответил я.
Вид у Петрова был озабоченный. С чего бы это? Выступать он может в любое время дня и ночи и в любом состоянии. Как говорится, работа такая.
— Да выступлю, — поморщился Петров. — Зинка как раз на четверг встречу назначила. Отказаться не могу. Придется совмещать.
— Ознобишина? — догадался я.
Петров взглянул на меня, но ничего не сказал. Радости в его глазах не было.
«Да, не в таком настроении летают на крыльях любви, — подумал я. — Чем она его так зацепила?»
— А ты что, не видел ее?
Видел. Дама, приятная во всех отношениях, особенно в той части, что скрыта от постороннего глаза. Петров, видимо, к этой части допущен.
Я невольно вздохнул.
— А что тебе завидовать? — хмыкнул Петров. — Я тут вашу новенькую разглядел — хороша!