Братья
Шрифт:
— Разве есть иное объяснение, кроме того, что было послано свыше?
— Увы, да. Вы сами убедитесь.
— Невероятно.
— Король поручил нам принять решение по этому делу. Потому мы здесь.
— Повторяю, все, что наговорил этот человек — ложь.
— Поэтому мы хотим передать его вам с записью его признания. Знак нашего доверия. Мы хотим, чтобы вы так и сообщили императору. Нашего высокого доверия.
— Почему вы сами не хотите судить его?
— Тогда мы не сможем избежать огласки. А мы хотели бы сохранить все в тайне. Во имя нашей дружбы. Кроме того, мы знаем справедливость вашего правосудия.
— Можете не сомневаться. Ну, что же. Мы немедленно отошлем этого Аристида в Константинополь. Ему остается рассчитывать на милость императора. А он ее не заслужил. Вы знаете, как император относится к нашему союзу. Виновный понесет наказание…
— Надеюсь, мы не ошиблись. — Сказал мне Жискар. Остается выяснить его связь с Жоффруа. У нас еще есть время.
Я
— Советник, я ни когда не видела вас в таком виде. — Сказала она.
— И слава Богу… Дайте глоток воды. — Я искал глазами Зиру, но ее не было. Карина внимательно наблюдала за мной.
— Зира узнала, не спрашивайте как, я сама не знаю. Вы ведь просили сообщить насчет Магдалены.
— Вы советуетесь со своей служанкой?
— Ее советы приносят пользу. К тому же она не совсем служанка, скорее подруга. Верная подруга.
— И что она думает?
— Она молчит.
— Но за что? Эту женщину пытали. Ужасная смерть.
— Возможно, таков обряд. В этих местах много странного. Здесь немало таких, что верят в силу Дьявола. Кто, как не Магдалина, может послужить сосудом греха.
— Ее похитили прямо с рынка.
— Ничуть не удивлюсь. В городе пусто. Подходящее время. И желающие всегда найдутся. Я слышала от Раймунда, Дю Беф и его люди не последовали за королем. Возможно, они сейчас здесь. Но что это я… Вы больше меня знаете, советник.
— Знаю. Дю Беф был возмущен, что мы пошли на Аскалон, а не на Сирию.
— Вот видите. И не только он, таких много. Но поймите правильно. Я ни на кого не указываю. Я просто не знаю. Но ведь так может быть? — И вновь она глянула на меня.
На этот раз я не отвел глаз. — Все может быть.
Хроники
В один из дней 1018 года от Р.Х. птицы, кружившие над Иерусалимом, увидели, как в городские ворота въезжает отряд рыцарей. Довольные завершением долгого пути, они громко окликали друг друга, смеялись, рассчитывая на близкий отдых. Это были воины Болдуина Бургского — властителя Эдесского княжества. Он принял приглашение брата, посетить Иерусалим.
Не прошло и двух часов, как вслед за этой — праздничной — потянулась
Те, кто вошли в город первыми, узнав о смерти короля, исполнились печали, а Болдуин Бургский, сойдя с лошади, встал на колени у тела покойного. За ним последовали остальные. Люди смешались, многие знали друг друга и теперь обсуждали последнюю волю короля. Умирая, Болдуин назвал своим преемником брата одного с ним имени Болдуина Бургского и просил принять его последнюю волю, чтобы не ожесточаться в спорах и не нанести ущерб общему делу. Эти слова слышали многие, они были занесены в хронику похода, где уже значились взятие Аскалона, о котором рассказано выше, и другие славные дела. Не было никого, кто посмел бы прилюдно оспорить последнюю волю короля, ибо действия его всегда отличались мудростью и направлялись в интересах королевства. И сейчас желание покойного возымело действие, Болдуин Бургский стал претендентом на Иерусалимский престол. А весь народ — те, кто был, и те, кто пришел, сошлись вместе и отправились в церковь Гроба, где возложили тело короля рядом с гробницей первого короля иерусалимского Готфрида.
Михаил
Выехали к вечеру, когда стал спадать зной. Остался позади теснящийся в узких улицах народ, миновали городские ворота. Здесь Михаилу разрешили отодвинуть занавеску. Горная дорога была запружена, встретился караван, с которым едва разминулись. Густая белая пыль слепила глаза, налетал жаркий предвечерний ветер, приходилось укрывать лицо. Когда съехали с главной дороги, стало спокойно и тихо. Дорога продолжала петлять, все ближе подступали горы, видные в густом мареве остывающего дня, и, наконец, Михаил увидел с высоты глубокое, заросшее лесом ущелье. Туда они направлялись, постепенно, поворот за поворотом, скатываясь с залитого светом безжизненного пространства солнца и камня. Внизу жар уступил теплу ранней осени. Теперь они ехали вдоль сплошной каменной изгороди, за которой скрывались погруженные по самые крыши крестьянские домики. Здесь была деревня, пахло дымом, блеяли овцы. Склоны ущелья были покрыты рядами масличных деревьев. Проехали сквозь лужу, в которой плескались ребятишки, вода стекала из расположенного у подножия склона источника. Там было людно. Слуга пояснил: источник святой, побежал, набрать воды, протянул Михаилу. Выпей. Это она и есть — святая. Потом Михаил узнал. Елизавета — мать Иоанна Крестителя встретила здесь Марию — Мать Иисуса. Женщины готовились к будущему материнству. Михаил не уделял должного внимания Евангелию и сейчас отнесся равнодушно, хоть свежесть и прохладу воды оценил. В руинах старой церкви зажглись огоньки, шло движение. Византийскую церковь, разрушенную за время владычества мусульман, теперь отстраивали заново.
Уже виден был дальний конец ущелья, разливался прозрачный вечерний свет. Дорога тянулась в гору, дома за изгородями стали нарядней, богаче, крыши веселили глаз красной черепицей. Свернули, ворота распахнулись, и они въехали в просторный тенистый двор.
Михаил сошел на землю, размял затекшие ноги. Огляделся. Это было загородное имение Миллисенты.
Несколько дней он приходил в себя. После тягот и злоключений нынешнее место казалось раем. Он бездумно сидел возле дома, не обращая внимания на его обитателей. Их было несколько, они не докучали ему вниманием и расспросами. Высоко над краем ущелья стояли стеной кипарисы, но и здесь зелени было немало. Каждый день кто-то приезжал, связь с городом поддерживалась постоянно. Ему передали актерские принадлежности, оставленные у грека. Артенак не забыл, захватил во время обыска дома Аристида. Охоты пользоваться этим не было, но никто и не торопил.
— Отдыхай. — Сказал управляющий — высокий, седой человек с черной повязкой на левом глазу. Он постоянно вращал головой, пытаясь, будто лучом со сторожевой башни, охватить свое хозяйство. — Здесь лучшее место на земле, можешь поверить. Здесь нельзя спешить. Дождись конца осени, когда начнется сбор маслин. Тогда все сюда съедутся. Сама герцогиня. Она живет этим маслом. Если бы ты видел ее кожу. Ей достается лучшее. А пока виноград. Мы начинаем через несколько дней. Если ты не пробовал здешнее молодое вино, значит, ты не жил. Но мы поможем тебе. Ты — горожанин, ничего не знаешь. Будешь с нами, многое увидишь и многому научишься.
На смену тюрьме пришло расслабляющее спокойствие, никто не торопил, не подсказывал, что делать. Он много гулял, забираясь все выше по крутому склону ущелья, и оттуда наблюдал его целиком, небольшой кусок рая, где шла мирная неторопливая жизнь, где не было злобы и войн, ни здесь, ни вообще на земле. Так это выглядело отсюда. Прошлое уходило, таяло от дня ко дню, пока не стало казаться неправдоподобным, дурным сном. Время шло, но ничего не менялось, будто застывшая синева неба поглотила весь мир, целиком, не оставив в нем ни воспоминаний, ни печали.