Братья
Шрифт:
— Он согласен. — Ответила за Михаила Миллисента. Она сидела рядом с мужем. Рука была недвижно прижата к груди. На голове белела повязка. Она с трудом пошевелилась, пытаясь согнуть ногу.
Михаил отмолчался.
— Я вижу, что согласен. — Подтвердил Жоффруа.
И он остался. Ему нужно было узнать о Мати. Он был недоверчив и осторожен, никого не расспрашивал и наблюдал. Женщины, что были у Миллисенты прежде, нашли свой дом, а сюда приходили посплетничать, они обрадовались Михаилу и рассказали о нем подружкам. Нынешние были из тех, чья жизнь в Иерусалиме не сложилась, мужья погибли или умерли своей смертью, и женщины пережидали под крышей Жоффруа несчастливое время. Называли они друг друга сестрицами. Не большой секрет, хозяин дарил некоторых своей благосклонностью.
Однажды его позвали к Миллисенте. Она уже оправилась после падения.
— Прежде мы хорошо понимали друг друга. — Она глядела ему в глаза. — Не так ли? Возможно, и теперь наступит время, но не стану торопить. Ни тебя, ни себя.
Она не требовала ответа, и он был этому рад. Он искал Мати, не привлекая внимания, обошел дом, познакомился с его обитателями. Мати нигде не было. Он подслушивал болтовню на кухне, обследовал закоулки, искоса наблюдал за дверьми женской половины, и, наконец, ему улыбнулась удача. Сестрицы собрались навестить бедную подружку. Он подслушал разговор и тайком отправился следом. Шли недолго, женщинам открыли калитку в монастырских воротах, а Михаил отправился вдоль заросшей колючей зеленью ограды. За ней был сад, слышались голоса, приподнявшись на носках можно было заглянуть внутрь. Сестрицы подошли к беседке в глубине сада, спустя некоторое время появились с пустой корзинкой. Михаил огляделся, перемахнул через стену, и, прячась за деревьями, подобрался к беседке. Заглянул. Спиной к нему сидела Мати. Он еще колебался прежде, чем решился. Непонятная робость владела им. Мати спала. Лицо было бледным. Он взял ее за руку, она открыла глаза, и не испугалась. Сладко улыбнулась, будто не могла расстаться со счастливым сном. Он опустился на колени, приложил губы к ее руке. Она не забрала руку, но взгляд ее отсутствовал. Он позвал ее. Узнала ли она его? Спросил, слышит ли. Она слышала. Но и только. Снаружи раздались голоса. Михаил перемахнул через стенку беседки, заполз в щель под полом и затаился.
— Ну вот, уже лучше. Скоро сможешь ходить. Ты ведь не устала? Нет? Вот, умница… — Я думаю, она поправится, но это будет не скоро. Слава Богу, плоть ее цела. Сейчас ей нужен покой. Помолимся за нее. Все в руках Господа. — Говорил мужской голос, а женские уважительно поддакивали.
Когда все ушли, Михаил вернулся к Мати. Сидел на полу, держал безвольно повисшую руку. Попрощался, но так и не понял до конца, слышит ли. Нет, все таки слышит. Чуть улыбнулась или ему показалось?..
Его обуяла жажда деятельности. Теперь все время он проводил в размышлениях о будущем празднике. Как-то он встретил Миллисенту, та шла, прихрамывая, опиралась на палку.
— Ты не должен разгуливать без дела. — Голос был строгим. — Как идет твоя работа? Я хочу знать.
Михаил отметил увядшую кожу, седину в волосах. Следы смытых румян. Она перехватила взгляд, лицо стало злым.
— Твой благодетель Артенак справлялся, я не знаю, что ответить. Ты уже несколько месяцев пользуешься нашим покровительством и не выполняешь обещания. Ты разочаровываешь нас… И меня… — Добавила она после паузы.
— Мне нужна женщина в помощь, чтобы мы могли сыграть вместе.
— И не думай.
Михаил опустил голову.
— Что это? — Михаил исцарапал руку, перебираясь через монастырскую изгородь. — Ты просто не можешь жить, как другие. Ладно. Старайся, и мы решим, что дальше. — Она повернулась и ушла, прихрамывая.
Спустя несколько дней возле ворот к нему подбежал мальчишка. Он вспомнил с трудом. Это был подручный Аристида. Он потянул Михаила за собой и привел к греку. Тот сильно изменился, коротко остриг волосы, отпустил усы, и стал непохож на себя, прежнего.
— Как видишь, меня не ищут и не найдут. — Объявил грек. — Караван ушел, и я вместе с ним. Спасибо тебе, теперь я свободен. Я помню о тебе. Дам знать, когда наступит время. Когда? Не сомневайся, узнаешь, когда оно придет.
Карина
Смерть
Все это никак меня не касается, а вот тревога за Раймунда сковывает сердце. Что с нами будет? Раймунд не хочет беспокоить меня, но я вижу, он постоянно озабочен и почти не бывает дома. Все чаще я прошу его уехать из города куда угодно, чтобы начать тихую и спокойную жизнь. Скромные средства для этого у нас есть. Я просила Артенака, поговорить с мужем, и он, к моему удивлению, согласился. Единственно, просил отложить решение до коронации, эти дни для всех нас особенно трудны.
Более всего пугает меня брат. На днях он посетил нас, как всегда в отсутствие Раймунда, и долго сидел молча. Я уже знала о смерти Магдалены и осторожно выразила ему свое сочувствие. Он ведь сказал, что знает ее. Эта необычная женщина сама нашла свою судьбу. Ее тело покоится теперь в развалинах старого иудейского города. Я рассказала об этом со слов Артенака, а от себя добавила. — Лучшего места для успокоения в вечности не найти…
Откуда я могла знать?.. Брат сидел, не поднимая головы. Чтобы скрасить печальную новость, я разбавила ее рассказом Раймунда. В городе долго и безрезультатно ищут некоего Эспера из Марселя — живого или мертвого. Брат глянул на меня, усмехнулся и вновь спрятал глаза.
— Ты не знаешь. — Сказал он. — Все это не имеет значения. Я искал ее, а она умерла…
— Кого ее?
— Ты знаешь. Помнишь, я рассказывал? Было время, они дали мне приют. Ведь я был совсем один. Как выжить? Она была… — Он опять замолчал, и я вдруг с ужасом поняла, что он плачет. — Она не в своем уме. Она уходила и приходила, она убегала. Несчастье сделало ее такой. Я мог лишь следить за ней и стараться помочь.
— Но ведь она… — Я не решилась назвать имя Франсуа.
— Она была с ним, с другими… и ни с кем…
Тут послышались голоса. Раймунд и Товий встретились неподалеку и шли к нам. Уходить было поздно, от встреч с Товием я брата тщательно оберегала и теперь велела ему укрыться в дальней комнате. Рассчитывала, что Товий, как всегда, не задержится. Но того, что случилось, оказалось достаточно. Товий объявился взволнованный и чрезвычайно гордый собой. Накануне его и еще нескольких юношей, посвятили в рыцари. Товий был в восторге. — Это только начало. — Он очень жалел, что не смог отбыть торжество до конца. Им — новообращенным, не полагалось, пока не подтвердят преданность ордену. И что же это было потом? Изгнание Дьявола, который гнездится в грешной женской плоти.
— И ты был там?
— Нет. Но я слышал.
Что слышал он? Крики и стоны несчастной, что корчилась под ударами плети. Раймунд, похоже, был весьма огорчен моим присутствием и старался обойтись без подробностей. Что говорить тогда обо мне, знающей, что брат ловит каждое слово. Восторженный Товий разговорился так, что я едва не потеряла сознание. Я ощущала присутствие брата сквозь мрак и боялась того, что может случиться. Нужно полагать, Раймунд понял мое настроение и поспешил увести пасынка. Брат вышел из своего убежища. Он просто ушел. Он обошелся без слов. Он просто отодвинул меня в сторону, будто убрал препятствие, и ушел.