Братья

Ялкут Селим Исаакович

Все вокруг стихло. Узники и стража будто слились воедино в ожидании. Только разная им предстояла судьба. Тени тех, кто стоял позади на стенах, протянулись вперед к ногам императора, к гордо распрямившемуся перед ним Василию. Были они и тени их копий, как большие птицы, слетевшиеся на пир. И чадное пламя трещало, поглощая дерево, ждало своей пищи.

— Обо всем ты рассказал. — Обратился император к Василию. — Только милость Божью не помянул. А наш Бог милостив. Ты его хулил, крест обличал. А он дает тебе выбор. Умереть в святотатственном заблуждении, как жил, или вернуться к Нему. Добровольно. В этом я тебе помогу, а Господь пусть рассудит. Выбирай себе костер.

Как ровно не стоял Василий

перед своим судьей, а еще больше распрямился. Вытянулся весь, ничего не говоря, потом сплюнул гордо, глядя на императора с ненавистью, и шагнул. Походка у него была молодая, упругая, будто не на казнь шел. Стража придерживала за локти, от нее освободился, стряхнул руки и пошел сам. На крест не глянул, выбрал другую поленницу, зашел внутрь и там встал, только голова его белела над бревнами. Там его привязали, и стража вернулась к трону. Император смотрел на толпу молча, потом подозвал одного из своих. Взошел к нему человек в белой хламиде, выслушал указание, вернулся к узникам, осмотрел, прохаживаясь за спинами солдат, ткнул пальцем в Михаила. Выдернули его крепкими руками, поставили перед императором.

— А тебе, франк, тоже захотелось попробовать огня? — Спросил Алексей. Император смотрел не без любопытства. Ни злобы, ни сочувствия не было в его взгляде. А только холодный интерес к свойствам натуры. Как мальчишка обжигает крылья бабочке, хорошо ли горят, будет ли трепыхаться, а, может, так и полетит с горящими. То-то интересно.

— Ну, франк. Что скажешь?

— Ночью в лодке был. — Михаил хрипел, в горле сохло, слова выходили с трудом. — Говорят, запретное возил, но не знал я.

— Думал, тайком ради удовольствия посылали. В чужой дом шутки ради просили залезть и вынести, что плохо лежит. Так? Несмышленый ты? — Император о чем-то переговорил со своим. — А вот твои хозяева от тебя отказались. Не знают, не ведают, кто ты, откуда. Отдали под наш суд. А у нас закон такой — за контрабанду смерть. Вот так, франк, скажи спасибо тому, кто нанимал. И меня тоже благодари, окажу тебе милость. Если тому отступнику дали выбрать, ты — христианин, чем хуже. Выбирай себе костер.

— Не виновен я. — Затвержено повторил Михаил.

— Врешь. Сам знаешь, что виновен. — Припечатал император. — Делай, что говорю, не то сами отведем. Хочешь, умрешь, как христианин, а хочешь, к этому смутьяну.

Император взмахнул рукой, и стража поставила Михаила между кострами. Он шагнул в сторону креста. Ноги не слушали, едва держали. Внутри поленницы врыты были несколько столбов и снизу было подложено, чтобы горело сразу со всех сторон. Смола была густо разлита между бревен. Голова шла кругом от смоляного духа. Михаила плотно прижали к дереву, обмотали веревками. Теперь солнце било прямо в лицо, слепило и видеть он почти не мог, только перекладину креста над собой и голубизну неба.

Потом потащили всех без разбора. С места, где привязан был Василий, неслись проклятия. Слышно было, как ободряет он своих и клянет императора. Тайные люди должны видеть и рассказать, как обманом, пыткой, огнем утверждает тот свою недостойную веру. Дьявольскими кознями. Вот кого обличал Христос. Вот кто утвердился теперь. Сатаниилово отродье. Ни на мгновение не замолкал Василий, взялся за солдат. И тех призывал. К смерти императора призывал, как к богоугодному делу. Чтобы рассказали про мученическую гибель Василия, чтобы подтвердила его смерть, где правда, а где царствует дьявол.

Стражник подошел, перетянул Василия хлыстом, через одно плечо, через другое, но Василий только голос прибавил. А император распорядился. — Не трогать, пусть кричит.

Все, кого брали потом, изъявили желание последовать за Василием. И он приветствовал каждого и смотрел снизу вверх на солдат победителем. В той поленнице

уже изрядно было голов. Потом один выказал желание быть казненным под крестом. Этот убил из корысти соседа, знал свою участь заранее. Хотел броситься императору в ноги, тот подобрал туфли брезгливо под себя. Рыдал в голос, пока стража привязывала его, косил на Михаила красным воспаленным глазом. Стражник перетянул его древком копья, только тогда он затих, скулил рядом, свесив голову. А работа пошла быстрее. Поняли узники, что их ждет, и спасения не будет. Поскольку большинство было людей Василия — убежденных, крепких в обретенной вере, то выходили безбоязненно, стремясь разделить участь учителя, пострадать, раз так решилось, за Младшего Сына, выстоять против злой воли, царящей над миром дьявольским. Достойно они встречали смерть, мог гордиться Василий. Уже места внутри ограды не было, император велел привязывать снаружи. Еще хворостом вокруг обложили и смолы добавили. Солдаты на стенах стояли крепко, а потом один спрыгнул. Разбился, но не стали его осматривать, подвели бегом к императору и оттащили к костру. Гори и ты, изменник.

Только под крестом было свободно. Один вор, грабивший церковь, еще насильник, еще растлитель, находивший свои жертвы среди мальчиков и так сгубивший нескольких — такова была компания, в которой Михаилу предстояло принять смерть. Закончили, между тем, разводить по местам, привязали. Подошел священник. Рядом с Михаилом целовали крест, жадно, тянулись за ним губами. И Михаил приложился. Один только, последний, виновный в грабеже, крест оттолкнул и отвернулся.

Император наблюдал с интересом. — Что же так? И неба не боишься?

Осужденный стоял, молча.

— Отведите к тем. — Распорядился Алексей. — Быстрее. — Теперь было видно, торопится закончить казнь. Стража перетащила грабителя к Василию. Хоть в тесноте, но нашлось место. Еще хвороста подложили снизу и вокруг ног. Священник подошел к Василию, и тот решил дело за всех. Подождал, пока поднесли крест и плюнул на него изо всех сил. Другие вслед за ним потянулись, но священник крест забрал торопливо, вытер об облачение и отошел.

Все было готово. Император встал. Разожгли факелы, небо заволокло смоляными черными клубами дыма. Жарко было, трудно дышать. Пора было факелы пускать в ход, костер ждал. Видно было волнение воинов, переступали с ноги на ногу. И вправду, жарко. Император поднял руку.

— Эти, — император поднял руку и показал в сторону Михаила, — совершили преступление против людей. Но Богу остались верны. Все видели. Потому милую их своей властью.

Все молчали. Михаил свыкся с мыслью о близкой смерти и встретил известие со странным безразличием. Сам того не ведая, человек ощущает свою готовность, и когда наступает час, может встретить смерть, как свою, и желать этой встречи с облегчением. У другого костра толпа застыла. — Вот кого твой крест охраняет. — Прокричал Василий. — Прав я, сто раз прав. Убийц и насильников. Тебе они дороги. И кресту твоему. Что я говорил. Но глаза видят, разнесется весть.

Император спустился с возвышения, подошел близко. — И тебя, старик, я не стану казнить. И людей твоих, которых ты отбил от стада, увлек за собой. Нечего тебе делать на небе. Не тороплю тебя. И не попадешь ты туда. Твое место в аду. Я милую тебя. Сравнишь, что лучше — ад или наша тюрьма. Сначала здесь побываешь, потом там. Отправляю всех в тюрьму. Сам выбрал наказание, я лишь даю, что заслужил. Все вы осуждены до конца своих дней. Кто менее других виновен, тот и умрет первым. — Император еще помолчал и обратился к Василию, будто решая нечто, оставшееся между ними. — Ну вот, старик. Нечего тебе обижаться. Я сделал, как ты хотел. По вере и воздается. Не ты отверг крест, а крест не принял тебя. С тем и живи, пока сможешь…