Бремя наследия
Шрифт:
Клаэс не может сбросить с себя сковавшее оцепенение. Широко раскрытыми глазами он в немом изумлении смотрит на плачущего Штольберга — такого человечного, искреннего и родного. Клаэс тихо мотает головой, и даже это простое движение даётся ему со столь великим трудом, что кажется, будто шея заскрипит.
— Но не так сильно, как она любила… Мама умерла от тоски по тебе.
Иероним сдавленно всхлипывает, плотнее сжав губы, порывисто закрывает лицо ладонями и начинает горько рыдать. Плечи его лихорадочно сотрясаются, он ссутуливается, как немощный старик. Впервые за всю свою долгую жизнь он чувствует себя невластным над собой, сломленным и несчастным. Клаэс бессознательно протягивает к нему руки и опускает ладони на седые виски Штольберга. Он видит новорождённого Нэми в его объятиях. Чувствует влюблённую трепетность от наблюдения за тем, как годовалый брат делает
— Эта штука у тебя в голове… Она не работает. — Констатирует поражённый Клаэс. — Я всё вижу.
— Это возможно только при Коэффициенте выше 70. — Иероним убирает руки от лица, мокрого на слёз, и поднимает удивлённый взгляд на Андера. — Более совершенный барьер пока не разработан...
— Если хочешь, можем снова проверить, какой он у меня сейчас.
Штольберг, кажется, выплакал всё, что копилось долгие годы. Тело его больше не содрогается. Разразившаяся буря в его рассудке утихла, прошла, как грозовая июльская туча. Он с изумлением взирает на слишком спокойного, слишком умиротворённого Клаэса. Лишь первые несколько минут Андер казался шокированным, но теперь всё обдумал и принял, как необратимую данность. Иероним почти укоряет его в том, что своим откровением не смог вызвать гнев и проклятия в свой адрес. Он, забыв о шрамах, хватает Клаэса за запястья так резко, что тот невольно вздрагивает, но освободиться не пытается.
— Ты тоже имеешь полное право ненавидеть меня. Я заслужил это!
— Наверное. Но я не чувствую ненависти.
— Неужели ты не понимаешь? Произошло то, чего Агда боялась больше всего — ты стал моим пленником, подопытным Образцом. Я ни допустил бы этого при иных обстоятельствах, но теперь, когда ты уже здесь, я никак не могу исправить положение. Мы оба принадлежим тем, на кого я работаю. Если бы твоя мама увидела это…
— Она видит. — Спокойно сообщает Клаэс, переведя взгляд на Агду и Нэми, стоящих за спиной Штольберга.
— Что?
— Мама здесь. И Нэми — тоже. Они переживают за меня, но не злятся. Им кажется, что с тобой я в безопасности. По крайней мере — на данный момент.
— Этого не может быть… — Воспалённые глаза Штольберга вновь заволакивает пелена.
— Ты хочешь что-нибудь сказать им? Не обязательно произносить вслух, просто подумай. Они услышат.
— Я смогу сам увидеть их, когда умру?
Клаэс пожимает плечами.
— Не знаю. Ты другой. Нэми говорит, что уже давно не таит на тебя обиду. Ещё он просит выкинуть его детские рисунки, потому что они дурацкие.
— Нет. Ни за что. — Штольберг нервно усмехается и растирает по щекам слёзы. — Прости за эту сцену. Я не должен был…
— Всё в порядке. Таким ты мне нравишься ещё больше. Я мечтал познакомиться с тобой… Хотя бы понаблюдать со стороны. Мама рада, что это произошло. Она сожалеет, что не дала тебе ещё один шанс, но время вспять не повернёшь…
За дверью кабинета звучит пронзительный звук разбившейся чашки. Клаэс совсем расслабился, он не заметил приближение Игоря, который всё понял, даже не слышав разговора. Штольберг моментально собирается. Лицо его становится прежней непроницаемой маской. Он тоже угадывает, кто сейчас стоит за дверью.
—
Дверь со скрипом открывается. Игорь стоит за порогом, улыбаясь зловеще и сверкая вытаращенными глазами.
— Ну ни—хре—на се—бе… — Цедит он по слогам. — Вот, почему ты так на меня разозлился, когда услышал их имена… Они, чёрт возьми, твои сыновья… Я в шоке, господа. Это так мило и трогательно, что меня, кажется, сейчас стошнит.
— Если тебя не затруднит, то не говори об этом остальным. — Штольберг почти равнодушен, но Клаэса ему обмануть больше не удаётся.
— А что мне за это будет? Впрочем, что за глупости я спрашиваю. Ты ведь ничего не решаешь, просто подчиняясь приказам свыше. Как забавно… Теперь я мечтаю увидеть тот момент, когда тебе придётся собственноручно подписать документ, передающий твоего добренького, понимающего Клаэса во власть Базы. Ведь ты уже стар, однажды твой проект схлопнется, твои друзья уже давно не верят в его рациональность. Хотя, тебе и подписывать, скорее всего, ничего не придётся. Никто не будет спрашивать твоего разрешения, если нас решат забрать. Ха!
Игорь нервно усмехается несколько раз, его безумный взгляд мечется между Клаэсом и Иеронимом. Затем он хватается за живот и разражается несдержанным, истерическим хохотом.
— Ради этого стоило выживать каждый раз! Ну правда! Я счастлив! Это великолепно!
И Клаэс, и Штольберг ощущают примерно одно и то же, наблюдая за неестественным приступом восторженности Игоря. Оба подавлены. И не могут ему возразить.
15. ВЕРА И ВАРЯ.
За завтраком Игорь ведёт себя непринуждённо и беззаботно, дразнит сонную Надю, подшучивает над Мариной. О секрете Клаэса и Иеронима он не упоминает и во время обеда, а на ужин и вовсе не является. С Клаэсом Игорь больше не заговаривает, не замечая его существование, будто Андер стал невидимкой.
Перед сном Клаэс и Штольберг долго гуляют вдвоём, неспешным шагом нарезая круги вдоль берега пруда. Оба молчат. И обоим при этом совершенно комфортно. Им приятна компания друг друга, будто знакомы они очень-очень много лет и уже всё друг о друге знают. У Клаэса не возникает необходимости задавать вопросы, а Иерониму — отвечать на них. Андер бережно перелистывает страницы жизни отца одну за другой, а тот будто заботливо освещает их фонариком, фиксируя его под нужным углом, чтобы Клаэсу было лучше видно. Штольберг не без смущения показывает своё безрадостное детство, строгого, деспотичного отца, безропотную, запуганную мать. Женщина часто становилась жертвой побоев, если пыталась заступиться за сына. Даже в дошкольном возрасте Иерониму запрещалось плакать, отклоняться от распорядка дня и демонстрировать лишние, «неприемлемые для мужчины» эмоции, а малейшее непослушание каралось поркой. С рождения ему была уготована участь стать достойным приемником династии военных. Права выбора он не имел. Таким же образом воспитывался и его отец. Штольберг не утаивает даже самые мрачные моменты, которые могут стать для его сына неприятны. Клаэс видит лаборатории, измученных заключённых, эксперименты… Иероним не считает их сверхъестественные способности чем-то будоражащим, для него всё довольно просто и понятно, это особенности работы мозга. Когда-то он был убеждён, что трудится на благо человечества, но потом в его жизни появилась Агда. Штольберг часто критиковал руководство за варварское содержание Образцов, открыто выражая своё недовольство. В его представлении всё должно быть иначе. Некоторые коллеги согласны с его мнением, Штольберг пользуется авторитетным уважением в определённых кругах и является довольно значимой фигурой, но первостепенные лица, от которых зависит существование Центра, непреклонно игнорируют его разумные доводы о переводе исследований в более гуманную и добровольную форму. Он ни на что не способен повлиять без их одобрения. На данный момент Штольберг тешит себя тем, что смог уберечь хотя бы четырёх особенных детей. Когда Артур лишился глаза — Иероним впал в глубочайшую депрессию, в которой находится и по сей день. Он осознал, что сам оказался в ловушке. Он обязан предоставлять отчёты об их состоянии и соглашаться на всё, что требует начальство, иначе его подопечных заберут, а на Базе они долго не протянут.
Нэми с задумчивым, отстранённым видом всюду следует за ними, иногда Клаэс даже забывает о его присутствии, потому что брат никак не вмешивает и не «подаёт голоса». Кажется, что он тоже многое видит впервые.
Когда приходит время ложиться спать — они с трудом расстаются, хотя обоим легко и спокойно на душе. Штольберг, проводив Клаэса до его комнаты, ещё долго стоит возле двери. Им хочется верить, что в их распоряжении ещё достаточно времени.