Бремя наследия
Шрифт:
Всё это время Клаэс ровным счётом ничего не знал о своей семье, а они всегда были рядом. Казалось бы, Клаэс столь о многом хотел у них спросить, но теперь, когда появилась возможность, когда все они предстали перед ним — у него не осталось ни одного вопроса. Никто из них не выбирал родиться таким, но они учились жить с этим и в большинстве своём прекрасно справлялись. И теперь, когда он прозрел и способен говорить с ними – они обещают помочь ему справиться со всем, что уготовано впереди.
Все прочие образы меркнут, отступая в тень, и остаётся лишь Нэми. Клаэс хочет протянуть к нему руки, чтобы обнять его, но в этом нет смысла, ведь Нэми не здесь. Он где-то очень далеко, Клаэсу пока не до конца ясна суть того места, куда уходят мёртвые. И в то же время Нэми невероятно близко. Прежде, чем приступить к внесению корректив в восприятие Клаэса, брат советовался с бабушкой, но она целиком и полностью возложила ответственность на Нэми, сказав, что однажды её не станет, и Клаэс останется на его попечительстве. Она предупредила,
Головокружение проходит под внимательным взглядом Нэми, в котором Клаэс впервые улавливает болезненную нежность.
«Прости меня».
Нэми, оказывается, был очень сантиментален, но никогда не умел выражать это в устной форме. Клаэс улыбается, чувствуя его смущение. С момента рождения младшего брата он буквально не отходил от него, принимая активное участие в уходе за младенцем. А после переезда в деревню обязанности по воспитанию Клаэса окончательно закрепились за Нэми, ведь маме и бабушке приходилось очень много работать по хозяйству. Он самостоятельно купал его, кормил, учил ходить, говорить, читать, убаюкивал, стриг крошечные ноготки и даже не брезговал стиркой пелёнок. Нэми частенько засыпал в обнимку с ним. Он настолько ревностно относился ко всему, что связано с Клаэсом, что даже Агде и Иде не всегда доверял, опасаясь, что они будут не в достаточной степени осторожны и ласковы с малышом. Брат грустил иногда от того, что Клаэс слишком быстро вырос. Нэми хотел бы всегда оберегать его от всего плохого. Клаэс отличался крепким здоровьем, но не считал это удивительным, ведь он вырос в деревне и считал себя благодаря этому хорошо закалённым. У него не было ни одной прививки, но и после переезда в город многочисленные вирусные инфекции чудом обходили его стороной. Даже неизбежные, казалось бы, проблемы с зубами были для Клаэса чужды, у него не стояло ни одной пломбы. Чудом, оказывается, все эти годы был Нэми. Он сразу распознавал назревающий недуг ещё в зачатке и искоренял любую заразу, Клаэсу не требовалось даже жаловаться на недомогание. Стоило его температуре подняться лишь на пару градусов выше нормы, как Нэми уже нёс горький травяной отвар и всю ночь сидел рядом со спящим Клаэсом, бдительно мониторя состояние его организма и забирая всё на себя в ущерб собственному самочувствию. Нэми любил его больше всего на свете и мечтал, чтобы Клаэсу никогда не было больно.
«Это я должен перед тобой извиняться… Ты мог бы больше не уходить?».
Нэми медленно поднимает ладони и касается кончиками пальцев висков Клаэса. Это не ощущается тактильно, лишь слабое тепло начинает разливаться вверх, к темени. Клаэс отчётливо осознаёт, что ни его брат, ни мама, ни дядя, ни бабушка не умерли в привычном и окончательном смысле этого слова, они останутся живы, пока он помнит о них. Просто до этого момента он был недостаточно силён, чтобы знать и чувствовать это, но с каждым днём его возможности ощутимо возрастают. Мама и бабушка были значительно слабее, но Клаэс и Нэми удостоились обладать великими возможностями благодаря равному союзу родителей Иды, совокупность их наследия просто перепрыгнула пару поколений, это неподвластно контролю и всегда становится сюрпризом для обладателя.
В приоткрытую дверь раздаётся ненавязчивый стук. Клаэс открывает глаза и разочарованно осматривает пустую комнату, которая несколько минут назад была почти битком наполнена призрачными силуэтами.
– Уже не спишь? – Спрашивает заглянувший в комнату Штольберг.
Он уже причёсан и облачён в привычный будничный костюм.
– Я больше не ложился.
– Марина просила поговорить с тобой о крысах. Кажется, она видела нескольких из них в столовой…
– Они больше не вернутся.
– Вот как… Хорошо. Если ты свободен, то я хотел бы поговорить с тобой. Зайди в мой кабинет, пожалуйста, когда соберёшься.
Клаэс после душа всё ещё оставался голым по пояс, одев лишь штаны от ночной пижамы. При приглашении на разговор от Штольберг исходила совершенно несвойственная ему нерешительность, почти робость, он очень сильно сомневался в чём-то и переживал, даже нервничал. Теперь, когда он скрылся в коридоре, Клаэс не мог бы с уверенностью утверждать, что эти эмоции отразились на его лице. Но не мог же Андер почувствовать их на ином уровне, ведь в голове Иеронима установлен «глушитель сигнала». Впрочем, Игорь упоминал, что даже то устройство не гарантирует полнейшей конфиденциальности.
Выйдя из спальни, Клаэс почти сталкивается лбами
– В тебе что-то изменилось. Никак не пойму… Куда собрался?
– Прогуляться.
– Врёшь. – Хитро щурится Игорь.
Не сочтя нужным объясняться, Клаэс обходит его стороной и устремляется вперёд, к лестнице.
Дверь в кабинет Штольберга закрыта, но Клаэс знает, что внутри его уже ждут. Иероним сидит за письменным столом, откинувшись на спинку кресла, и тщетно пытается казаться расслабленным. Всё его существо напряжено до предела. За долгие годы военной службы он в совершенстве постиг мастерство самоконтроля. Штольберг способен обмануть самый безупречный детектор лжи, он мог бы рассказывать на допросе самые нелепые небылицы, но показатели утверждали бы, что мужчина говорит чистую правду. Контролировать в момент стресса пульс, мимику, интонацию голоса, выделения пота, малейшие телодвижения для Иеронима не проблема, но Клаэс не машина, он считывает показатели внутреннего состояния на ином уровне, сбить его с толка теперь почти невозможно.
Штольберг испытующе смотрит на Клаэса, опустившегося в кресло напротив. Он будто бы ждёт, что Андер первый не выдержит и отведёт взгляд. Или пытается увидеть в нём что-то, чего не приметил прежде. Тревога и волнение Иеронима стремительно усиливаются. Он медленно выдвигает верхний ящик стола, достаёт старую, пожелтевшую фотографию, датированную 1994-ым годом, и кладёт её перед Клаэсом. Ему уже приходилось видеть этот снимок прежде, но не целиком, его обрезанный дубликат сгорел в квартире. На фотографии запечатлён маленький Клаэс на руках своей матери, мрачный Нэми, которому на тот момент семь, а рядом с ним стоит сам Штольберг. Ему чуть больше сорока, на губах его едва заметная, добрая улыбка, правая его ладонь лежит на плече Нэми. Клаэс в изумлённом ступоре застывшим взглядом взирает на снимок и первые мгновения сомневается, не лгут ли ему собственные глаза. Затем он смотрит на Штольберга, пытаясь произвести аналитическое сравнение с человеком на фото, с тем самым, которого он в детстве так мечтал увидеть хотя бы раз.
— Ты очень похож на свою маму. — Почти шёпотом произносит Штольберг, и голос его предательски срывается, глаза начинают блестеть. — А Нэми — копия моего отца.
Клаэс не в силах произнести ни слова. Его застали врасплох, он чувствует себя совершенно беспомощным, будто снова возвратился в те дни, когда ничего не умел и жил в полном неведенье.
— Я встретил Агду, когда мне было тридцать два года, а ей — восемнадцать. Мне поручили разведывательную операцию, заключающуюся в поиске некой целительницы. Ваша бабушка всегда была осторожна. Внимание Базы не может привлечь человек, который просто хорошо знаком с ботаникой и умеет готовить лечебные отвары на травах. Но однажды Ида допустила ошибку. К ней принесли девочку, умирающую от пневмонии, и ваша бабушка излечила её одним лишь наложением рук на грудную клетку. Это было чудом, люди начали активно распространять информацию о нём. По той же причине, как выяснилось, Иде пришлось бежать из родной страны. Найти её оказалось отнюдь нелегко. Она всегда предпочитала жить в глуши. Я оказался недостаточно подготовлен к походу. Там, где я очутился, даже рация и отслеживающий моё местоположение датчик на ноге не ловили сигнал. Четыре дня я блуждал по болотам и лесам. Моё упрямство не позволило мне адекватно оценить свои возможности и вовремя свернуть обратно. При попытке спуститься с крутого обрыва к реке, чтобы пополнить запасы воды, я сорвался и сломал ногу. От болевого шока я потерял сознание и, скорее всего, там и погиб бы, но мне повезло. Агда и Ида отлично ориентировались в той местности, там они собирали необходимые травы и ягоды. Они нашли меня, перенесли в свой дом, лечили и кормили, пока я не окреп и не встал на ноги. Я провёл с ними два месяца. Разумеется, твои мама и бабушка сразу догадались обо всём. Они могли дать мне умереть, но пошли на риск, потому что каждая жизнь для них имела ценность. Вскоре я сам рассказал им правду, поклявшись, что моё руководство не узнает о них. Я опроверг слухи, это не стало исключительным случаем, мне поверили. Но забыть об Агде я уже не мог. Вскоре я вернулся к ней и рассказал о своих чувствах, не надеясь на взаимность, но она, как выяснилось, тоже думала обо мне всё это время… Не могу сказать, что Ида одобрила выбор дочери, но и препятствовать не стала. Через год родился твой брат. Ида на тот момент переехала в другое место, которое держалось в секрете от меня, и больше я её не видел. Я знал, что моя работа по понятным причинам неприятна вашей маме и перевёлся в другое подразделение, никак не связанное с Исследовательским Центром. Это тоже не вызывало подозрений, многие не выдерживали и отказывались продлевать контракт после первого срока. Но я уже успел узнать о вас слишком много, и это не давало мне покоя. Я задавал Нэми много неприемлемых вопросов, когда мы оставались наедине, изучал возможности его потенциала, который стремительно прогрессировал. Я старался бороться со своим любопытством, но оно всегда оказывалось сильнее меня. Думаю, Нэми возненавидел меня гораздо раньше, чем Агда решилась уйти. Я стыжусь этого. Я тоже себя ненавидел. Мы не заключали официального брака, и я не имел законного права объявлять её в розыск, но и в противном случае не стал бы пытаться найти вас, потому что осознал, что без меня вам будет лучше. Агда не приняла бы от меня помощь ни в каком виде, потому лучшим решением с моей стороны было больше никак не участвовать в вашей жизни. Я очень любил её. И сейчас люблю.