Бремя власти

Rungerd

Несколько взрывов расползлось над их головами, засыпая пеплом и обдавая жаром. Промпто тоже не спал на своем посту и ловил на прицел некоторых бесшумных врагов. Иногда слышался одиночный вскрик, печальная пронзительная нота, которая вырывалась у подстреленного крылатого врага. А затем слышался глухой удар жилистого холодного тела об землю.

А потом будто открылись ворота подземного мира, будто бы вся мерзость бытия прорвалась сквозь трещину мира людей и мира монстров. Этот рой, сонм темных духов, воплощение всего демонически страшного для любого смертного,

надвигался на них. Огромная масса живого голода, звериной жестокости. Она проснулась и пошла на свет. Как мотыльки, которые тянутся к фонарю. Но именно тем, о что они спалят свои крылья, должен стать Ноктис.

— Приказ № 1234.B, — монотонно сообщил рации, стараясь проговаривать каждое слово, Игнис. Ему ответили помехи и жесткий голос, подтвердивший наличие приказа.

— Огонь на поражение. Координаты высылаю.

— Координаты приняты. Какой расчет?

— Двадцать квадратов от исходной точки.

— Этого мало, командующий.

— Выполнять.

— Есть!

Ноктис задержал дыхание, когда заметил движение целого роя существ. Невольно в нем проснулся страх, но тут же осознание того, что никто кроме него не способен исполнить этот долг. Если не он, то никто, проще говоря. Если никто – это гибель всех.

Гладиолус нервно сжал рукоять меча. Он чувствовал себя слабым. Впервые, от того и мучительно слабым. Оружие само по себе смотрелось жалко по сравнению с такими размерами живого существа, которого требовалось раскроить. Даже нанести рану. Меч Гладиолуса был в единственном количестве, кроме того, не обладал такой пробивной силой, как тысячи лезвий Селума.

Промпто в своем укрытие тихо радовался исключительной роли, выпавшей ему. Он не будет на месте, где даже воздух закипит от битвы. Он фактически наблюдатель. Только бы эти ящеры действительно ничего не видели, кроме света Стеллы.

Девушка пела все отчаянней, от того ее тело потеряло очертания, стало самим светом. Как будто бы расплавленное золото – она сама. Смотреть на нее было так же тяжело, как смотреть на солнце в ясную безоблачную погоду.

*Quo vadis?

Quo vadis?

Carpe Noctem!

— молилась она, и душа ее будто бы звенела в груди от предвкушения чего-то высокого, неземного, когда все житейские радости и ценности теряют смысл, а есть только человек и его Бог.

Первые снаряды врезались в плотные, как бы перетекающие друг в друга кольца ящеров, разрушили на мгновение порядок их движения. Взрывы расцвели вдалеке, осветив небо красным. Запахло паленым, какой-то гарью. Отчетливо слышался звук падения нескольких тел, которые, будто градины

или капли дождя, не слышны, пока их не станет слишком много. И вот нам кажется, что кто-то барабанит по крыше.

Шероховатый звук разрываемой атмосферы, ядерной скорости, неудержимого огня – вот что несли с собой ракеты и боеголовки. Они летели по дуге, врезались в живую массу, сбрасывали кого-то и сами растворялись в пламени. Рой чудовищ почти не изменял построения, этого хаотичного размещения каждой отдельной ящерицы. Не было никакой паники испуганного животного. Они просто медленно вились неподалеку, пытаясь осознать источник света, чтобы парить над ним, купаться в нем.

А потом это мучительное ожидание завершилось.

Ноктис исчез, возник в десятке метров над командой, потом снова исчез и уже появился чуть впереди, в падении. За это время несколько мечей рванули вверх и вниз, впиваясь в извивающиеся тела на земле и протыкая тех, кто был наверху. Свет рассеялся, распространился, охватил лучами еще немного пространства, так что каждый мог увидеть гигантские туши, что корчились в бессильной ярости и боли.

Добавил огня Игнис, а потом с непривычки уклонялся от верткой твари, что клацнула зубами над самым его плечом. На Гладиолуса налетело несколько, и только верный меч, что отчасти управлял сознанием воина, спас хозяина. Лег хорошо на руку, а она уже сама, рефлекторно разрубила врагов. Сам мечник с облегчением выдохнул, но расслабляться было рано.

Есть дивные симфонии в жизни человека, поток звуков, впечатлений, которые подобны музыке. Но сейчас это была месса. Даже «Реквием», так мрачно было настоящее. Бесконечные взрывы, ящеры-градины, рев, шелест, свист летящих ракет. Тяжелая атмосфера застывшей тьмы над головой, а вокруг – золотая дымка, как туман и как свет. Как две сущности, противоположные, враждебные друг другу, но каким-то ужасным замыслом соединенные в одну.

Не хватало еще разразиться бури, которая бы дополнила страшное зрелище.

В отчаянии, почти пав духом, Гладиолус с досады прохрипел, перемежая речь с ударами:

— Что за адская песня? Почему так заунывно? С такими молитвами только хоронить!

Он, поворачивая свой корпус, напрягая свои мускулы, чувствуя каждое сопротивление клинку разбитыми пальцами, зло и мощно выдохнул первую строчку:

— Мой командир… тяжел на руку…

Вспышка ослепила его. Промпто, черт бы его побрал!

Гладиолус, подавляя яростный рев, продолжил:

— Взял наших братьев на поруку. В расход пустил, не зная зла…

Что-то хлестнуло по скуле, жгучая боль резанула по подбородку.

— Опять по физиономии, чтоб вас…! – непечатно выругался воин, ощущая, как липкие капли заструились по щеке, сползая за ворот.