Бриллиантовая рука

Иванов Виктор

Понуро сидевший за столом Педро вдруг отбросил в угол недокуренную сигарету и вскочил со стула. Одним прыжком он подскочил к Семен Семенычу и заглянул в его перекошенное от боли лицо. Буруристо, все еще придер­живающий потерпевшего за ушибленную руку, многозна­чительно взглянул на Педро и, удовлетворенно кивнув головой, изрек:

— Щерт побьери!

Смоляные глаза Педро загорелись лихорадочным бле­ском. Он резко выкинул вперед указательный палец и, не сводя взгляда с лица Горбункова, стараясь четко выговари­вать каждую букву незнакомого языка, спросил:

— Ми-ха-ил

Свет-лов? Семен Семеныч кивнул.

— Руссо?

— Да,— снова подтвердил Горбунков.

Он почему-то нисколько не удивился неожиданной ос­ведомленности незнакомых людей и, все еще страдая от резкой боли в руке, покорно опустился на пододвинутый стул.

Педро, перегнувшись через Семен Семеныча, радостно стукнул своего напарника ладонью по плечу и кинулся прочь, туда, где все было приготовлено для предстоящей операции.

— Щерт побьери! — не уставал повторять Бурулисто, хихикая при этом противным тонким голосом.

«Чему они так радуются?» — мимолетно пронеслось в голове Горбункова. Но эта мысль не задержалась, точнее, не успела задержаться, так как Бурбулисто неожиданно вцепился в его ушибленную кисть двумя руками и резко дернул ее на себя. От неожиданности и еще более резкой боли Семен Семеныч коротко вскрикнул и, теряя сознание, откинулся назад всем корпусом.

Педро, не ожидавший такого развития заранее намеченного сценария, оглянулся, удивленно посмотрел на застывшее без единого движения тело и спросил:

— Что это с ним?

Бурбулисто поторопился отбросить подозрение, промелькнувшее во взгляде Педро:

— Ничего страшного, у него действительно сильный вывих.

— Вывих? Но как он умудрился? Бурбулисто улыбнулся:

— Он перестарался. Похоже, ему очень хотелось, чтобы падение было правдоподобным.

— Перестарался?

— Ну да. Видишь, он даже потерял сознание. Педро легонько подергал Семен Семеныча за рукав.

Тот ответил тихим жалобным стоном.

— А если он прикидывается? — спросил Педро.— Если это не тот, кого мы ждали, что тогда?

— Слушай, ты, писатель, брось сочинять сказки! Давай лучше приниматься за дело.

Педро подумал еще несколько секунд, после чего решительно кивнул:

— Начнем!

На тумбочке за аптечным шкафом мирно покоился настоящий человеческий череп. И никто из входящих сюда посетителей никогда бы не догадался, что это не украшение и не анатомический экспонат, как можно было бы предположить, а всего лишь надежное хранилище для награбленных сокровищ.

Загипсованные бинты и миска с водой уже стояли на небольшом столике возле стула, где сидел или скорее полулежал Семен Семеныч.

Контрабандисты осторожно приподняли верхнюю поло­вину черепа. Нижняя была до отказа наполнена драго­ценностями, которые играли на солнце всеми цветами радуги, испуская при этом во все стороны длинные острые лучи.

— Все готово? — спросил Бурулисто.

— Все,— кивнул Педро.

— Тогда давай, вперед.

Педро взял один из трех рулонов бинта и торжественно опустил его в воду.

Прикосновение прохладной влажной ткани, которой обматывали его руку, привело Семен Семеныча в чувство.

Он, правда, еще не совсем оправился после перенесенного болевого шока, и поэтому тело его оставалось неподвиж­ным. Веки медленно, как бы сами собой приподнялись, и первое, что увидел Семен Семеныч, было довольное и в то же время сосредоточенное лицо Педро, который хлопотал над его рукой. Семен Семеныч хотел было что-то сказать, но тут его взгляд опустился вниз. При виде от­крывшегося зрелища ему показалось, что он бредит, что его посещают галлюцинации. Чтобы хоть как-то избавить­ся от наваждения, Горбунков снова плотно зажмурил глаза и пролежал так еще некоторое время. При этом он слышал, как сопит от напряжения Бурулисто, ассистирующий Педро.

«Какой странный сон,— пронеслось в голове Горбункова.— Интересно, к чему бы это? Видеть во сне драгоценно­сти... Нет, пожалуй, пора просыпаться».

Снова приоткрыв глаза, Семен Семеныч убедился, что происходящее с ним никак не могло быть сном. Но и для яви это тоже было как-то совсем уж неправдоподобно. Его ушибленная рука постепенно тяжелела не только от гипса, который на нее накладывали. Под каждый очередной виток бинта Бурулисто заботливо приклеивал то, что находи­лось в необычной шкатулке из черепа. По мере того, как шкатулка постепенно пустела, рука Семен Семеныча пре­вращалась в слоеный рулет, густо нашпигованный драго­ценными камнями, золотыми монетами, браслетами и бро­шами самых разных размеров, оттенков и достоинств.

Хотелось закричать, но не было голоса, хотелось вско­чить, но не хватало сил, хотелось бежать, но тело не пови­новалось. Поглощенные столь ответственным процессом,

спешившие контрабандисты даже не заметили, что их клиент пришел в себя. Бурулисто любовно обмотал руку Семен Семеныча длинным бриллиантовым колье. Отки­нувшись назад, он, прежде чем запеленать его бинтом, несколько секунд любовался результатом своих трудов.

Семен Семеныч скорее интуитивно принял решение не обнаруживать своего пробуждения. Он решил выждать, что же будет дальше. Похоже было, что все происходящее его жизни не угрожает, и он постарался успокоить себя хотя бы на этот счет. Правда, это не помогло ему унять мелкую дрожь во всем теле, которую контрабандисты, к счастью, не замечали.

Наконец, последний массивный бриллиант перекочевал из черепа на руку Семен Семеныча. Процедура подходила к концу, и можно было без опасений открыть глаза. Но Семен Семеныч не торопился. Разорвав пополам бинт, Педро завязал плотный узел на повязке, после чего до­вольно потер руки. Потом они с Бурулисто о чем-то не­громко пошептались. Педро взял с соседнего столика боль­шой коричневый флакон, снял с него пробку и поднес горлышко к самому носу Семен Семеныча. Резкий запах нашатыря, ударив в ноздри, заставил его болезненно смор­щиться и отвернуть голову. Бурбулисто ободрительно по­хлопал Горбункова по плечу и помог ему подняться. Семен Семеныч все еще растерянно озирался по сторонам, когда подошедший сзади Педро стал запихивать ему в руки скомканный пиджак. Рука была тяжелой, словно напол­ненной чугуном, и ее подвязали к шее куском белой ткани.