Брилонская вишня
Шрифт:
Жмурюсь. Судорожно вздыхаю.
Дрожащей рукой тянусь к стопке. Переплетаю ее тонкими пальцами. Жидкость трусливо плещется в ней.
Резкий запах сшибает мое обоняние. Я медлю. Держу стопку у самых губ. Когда папка это пьет, ему очень горько. Так горько, что он всегда чем-нибудь заедает. Но заесть мне нечем, поэтому…
Коменданту это быстро надоедает.
Он подходит ко мне, вцепляется в мое лицо, силой разжимает мне губы и вливает коньяк в рот.
Кажется, попадает не в то горло.
Я захлебываюсь и скорчиваюсь над столом.
А комендант внимательно смотрит на меня.
– И что ты чувствовайт? – неспешно протягивает он.
Мне сложно. Сложно говорить из-за кашля. Сложно говорить из-за боли в горле и зуда в носу.
– Ты чувствовайт вкус миндаль? – продолжает наседать комендант.
Сжимаю горло и выдавливаю хрип:
– Я ничего не успела почувствовать.
– Совсем ничего?
– Причем здесь миндаль?
Комендант глубоко вздыхает. Снимает перчатки и переплетает собственные пальцы.
– Цианид имейт вкус миндаль. Мне… Мне показалось… Что алкохоль пахнет им. И бутылка открыт. Сам я ее не открывайт.
– Что за цианид?
– Яд. Смертельный. Ладно, русь, иди. Одежда потом стирайт, а то начнешь блевать прямо в мой квартира. И… Докладывайт мне о свой состояние! Если тебя вдруг начинайт тошнить – говори сразу мне, гут?
Это не самое плохое, что могло случиться. Это гораздо лучше, чем валяться в грязи и уворачиваться от хлестков ремнем. Это даже лучше, чем жить в этом чертовом штабе и каждый день подстраиваться под немцев!
Вот только одно меня всегда останавливает.
Маленькие липкие конфеты, спрятанные в наволочке мамкиной подушки…
Глава 9
Однажды мы с Машкой колдуна увидали.
Вернее, думали вначале, что это колдун был.
Бежим с ней по полю незнакомому – уж и не помню зачем. Бежим, во всю дурь несемся… и вдруг видим – фигура вдалеке. Черная такая, в плаще.
Мы затаиваемся. За деревом прячемся и за колдуном наблюдаем.
– Это Мизгирь поди, – затаив дыхание, шепчет Маша.
Я никакого Мизгиря тогда и знать не знала, но что-то больно боязно мне от ее слов и того тона, которым она говорит.
– А что за Мизгирь? – едва слышно спрашиваю я.
– Да колдун из Назаровки. Говорят, мол, по деревням ходит и в окна заглядывает. Смотрит, кто как живет. Если люди ему приглянутся – он и урожай в дом посылает, и достаток хороший, и со скотиной проблем нет… Ну а коли не понравятся хозяева – так он иголочку незаметно в бревно воткнет – и все. И попробуй сыщи… а покуда иголочка эта в дереве, беды преследовать будут. Ну, там, курица подохнет, саранча урожай пожрет…
– А с чего ты взяла, что он это?
– Ну а кто? Страшный такой! Ты его знаешь?
– Не-а…
– И я не знаю! А давай… Поймаем его да свяжем? И если иголки при нем найдем – точно
Машка порывается было уже к нему идти, да я успеваю ее за руку схватить:
– Куда, очумела! Тут по-хитрому надо.
– А то я не знаю! Разве с колдуном схитришь? Говорят, у таких, как он, глаза на затылке.
Я прислушиваюсь.
Ветер сильный, деревья с листвой качает. С леса кедром спелым прет да дятлы по коре долбят. Я прижимаюсь к шершавому дереву и затихаю.
Старик на камне сидит, не двигается. Дремлет, видать, на палку опершись. Можно потихоньку к нему подобраться и пошарить у него по карманам. Может, отыщем те самые иголочки…
Шепотом озвучиваю свой нехитрый план Машке. Та задумчиво кивает.
Я чуть-чуть не чихаю от резкого запаха смолы. Готовлюсь.
И вот мы уже крадемся с Машкой к замершей фигуре. Две тени, две кошки – двигаемся синхронно, понимая друг друга без слов, как единое существо с единым мозгом. Прямо как в книжках про путешественников на необитаемом острове. Или героев, которые вдвоем на огромного циклопа идут… Только едва трава под нами прогибается и недовольно вздыхает.
Приближаемся к старику совсем уже близко. Колдун дремлет – теперь мы даже слышим его храп.
Машка ловит мой взгляд. Коротко кивает и тянется к правому его карману, я – к левому.
И вдруг старческая рука вцепляется в мое запястье, а из-под капюшона раздается надтреснутый полурев:
– Ага, попались! Вот сейчас я вам как дам палкой по башке! Вот сейчас вы у меня получите, воровки!
Я визжу. Машка не теряется, подлетает к старику, выдергивает у него из рук палку и бьет ему по колену. Как только морщинистая хватка освобождается, я срываюсь с места, несусь как можно дальше в лес… несусь до одурения, пока не начинает колоть в боку, пока не кружится голова, пока дыхание не пропадает совсем.
Забиваюсь между корягами, накрываю себя платком с головы, обнимаю за плечи и начинаю мелко дрожать.
Прижимаю ладонь к сердцу. И не сосчитать ударов – так быстро колотится! Хоть бы дед меня тут не нашел… Да он старенький, бегать, наверное, не умеет…
А вдруг он мамке пожалуется?! А вдруг это не колдун вовсе, а какой-нибудь ее знакомый?! Мамка-то телятница, и по другим деревням ездит, а вдруг и в Назаровку заезжала – телочку колдуна выхаживать?! Да нет, он вряд ли мое имя знает… А вдруг знает?! Вдруг и мой дом знает, и…
Да я-то его впервые вижу! Стало быть, и он меня не видел. Хоть бы мамке не нажаловался…
А здесь под платком так уютно! Так тепло, а солнце сквозь красные цветы на ткани просвечивает. Сучья трещат, видать, лисы шастают. Уж от этих лис спасу нет, почти всех кур поперетаскали! Папка капканы ставит – а без толку. И Бобика уже совсем не боятся.
Вдруг моей макушки сквозь платок касается чья-то ладонь…
Я визжу что есть мочи, шарахаюсь вбок и готовлюсь защищаться ногами и руками…