Брилонская вишня
Шрифт:
– Ох… Да, я… я вас поддерживаю. Планета должна быть очищена от такой грязи.
На самом деле, мне просто наплевать. Они живут и не трогают меня, я не трогаю их, и никто никому не мешает.
Вернер щурится. Медленно скрещивает на груди руки, внимательно глядя мне в глаза.
– Что такой есть «грязь»?
– Грязь? Это то, против чего вы боретесь. Евреи, например… Кто еще? Ну, третий пол…
Вернер вздыхает. Медленно кивает.
– Гут. Хорошо. Ты должейн приступайт к покраска.
– Хорошо,
– Русиш, ты хочейшь, чтобы я назначайт тебя глафный?
От неожиданности закашливаюсь.
– Что? Главный? Как это?
– Очейн просто. Глафный в женский барак. Ты должейн следийт за дисциплина и говорийт про все мне.
– Почему вдруг?
– Ты мне нравишься, русиш. Ты хороший работник и предан Третий рейх. Ты единственный, кто уважайт немецкий нация.
– Очень приятно слышать, Вернер.
– Иди. Ты должейн красийт. А еще ты теперь докладывайт мне обо всем, что происходийт в барак. Я же могу на тебя полагайться?
Улыбаюсь.
Вытягиваю в сторону правую руку и тихо произношу:
– Хайль Гитлер.
Глаза Вернера светлеют.
Он одобрительно кивает, повторяет мой жест и вторит:
– Хайль.
Вот и все.
Вот два простых слова, которые способны решить большинство проблем в этом штабе. Очень просто. «Хайль Гитлер» – и на тебя смотрят другими глазами.
Вернер наматывает хлыст на ладонь, разворачивается и уходит.
А я спешу поскорее докрасить стол, чтобы до вечера успеть покончить со скамейками на террасе. Кто знает, когда у них там праздник намечается, и краска может не высохнуть.
– Вы гляньте, мы уже и с Вернером слюбились? Как говорится, свято место пусто не бывает?
Медленно выдыхаю.
Вновь бросаю кисть в банку, оборачиваюсь и улыбаюсь:
– Тебе надо чего, Васька?
– Да так… – усмехается. – Просто как-то странно, что сначала комендант, а теперь Мыло… Ты чего это на спад идешь? Нет бы кого выше взять… ну, например, генерала какого. Или влюбилась в нашего старшего надзирателя? Ну, бывает. Как говорится, полюбишь и козла.
Отряхиваю ладони друг о друга и закидываю тяжелые волосы назад.
– Да не причем тут любовь, – ехидно улыбаюсь. – У Вернера постель горячей да объятия ласковей. Комендант нас плеткой постоянно не хлещет, его наскучило ублажать. А так… все меня устраивает, спасибо за заботу.
Васька кривит губы.
Медленно кивает:
– Ну-ну… Хоть сейчас созналась. А чего раньше все утаивала да отнекивалась?
– Так боялась, что тебя зависть удушит. Кроме ласканий немецких ведь еще и статус получаешь. Меня, например, Вернер старшей среди вас назначил. Теперь кусай локти, Васька.
– А не боишься, что девчонки против тебя взбеленятся?
– А чего мне девчонки?
Васька крутит пальцем у виска.
Закидывает грабли на плечо, хмыкает и отправляется к сгребенной кучке сухой травы.
Тяжело вздыхаю.
Наверное, это никогда не кончится.
А ведь когда-то я вправду думала, что смогу отсюда сбежать…
Когда-то? Каких-то четырнадцать дней назад.
Но сюда не зайдет мамка и не шепнет мне: «Собирай вещи и уходим, только тише!». И папка не приедет в телеге и не усадит меня верхом на Любка. И братка никогда меня здесь не отыщет.
Остается надеяться только на себя и свою…
Либо силу, либо хитрость. Либо и то, и другое.
Солнце сейчас палит жарко. Прелести бабьего лета дают о себе знать, словно природа в подарок дает влюбленным в жару людям несколько летних деньков, в которые ты можешь верить, что это еще не конец, и лето от тебя не уходит.
Я чихаю от пыли и утираю тыльной стороной замазанной в краске ладони лоб.
Щурюсь от слепящего глаза солнца. Вижу Тамару, которая мчится ко мне со всех ног, спотыкаясь.
Смеюсь:
– Ты чего, фюрера увидала? Прикатил к тебе на блестящей машине?
И она оказывается около меня. Сгибается, хватается за сердце, пытается отдышаться. Я даже вижу, как часто-часто пульсирует ее горло, а с волос струями бежит пот.
– Верка! – сипло орет и закашливается. – Вера! Ой, Вера… Там… Там…
– Иди ты, Том! Мне стол докрасить надо да к скамейкам приступить, а то от Вернера влетит.
– Вера! Там… такое! Там… Ой, Вер, ты просто не поверишь! Ой, Вер…
– Да чего случилось-то? Отдышись сначала, а после рассказывай.
Тамара заглатывает воздух, стряхивает со лба мокрющие волосы. Шарахается ко мне и свистящим шепотом выдает:
– Верка, иди со мной! Ты рухнешь, как увидишь! Вера! Только скорее… и тихо!
– Да некогда мне! Вон, Вернер вечно на меня зыркает да плеткой трясет, попробуй отлучись… Ты словами скажи. Ну, чего случилось-то?
Тамара вдруг прижимает руки к горлу и пучит глаза.
Оборачиваюсь, но ничего не вижу.
Злюсь:
– Том! Ты специально, да? Я же тебе гов…
– Иди со мной! Сейчас же!
Поджимаю губы. В который раз кидаю кисть в банку, оглядываясь на Вернера. Так, тот бутылкой какой-то увлекся… Ну, если быстренько…
Поспеваю за Тамарой. Она впихивает меня в гараж, больно поцарапав запястье.
Кричу:
– Что ты творишь вообще? Дура, что ли?! Что я здесь забыла?!
Здесь еще больше пахнет пылью. А еще свежим деревом и кислым металлом. Только темень такая, что разбить лоб проще простого.