Брусничное солнце
Шрифт:
Ко пню Глинка неслась стремительной стрелой. Видела ведь, как поднимает голову от сумки Яков.
Прыжок. В голове всплыл образ мелкой синички — чтоб яркой и юркой… А затем ее перемолотило и вывернуло наизнанку заживо.
Опуститься на ноги Варя не сумела, рухнула, свернувшись в клубок у самого пня, беззвучно закричала. Хруст. Такой громкий, отдающийся в каждой клеточке тела. Каждую кость словно стирало в порошок, методично, с тянущимся длинным скрипом. Зажало голову, разгорелась огнем кожа из которой на глазах полезли перья. Быстро, резко, убивая. Она не сумеет пережить такой боли. Рядом на корточки опустился
— Первый раз очень больно, знаю. На второй не так смертельно, а к десятому так приловчишься, что уже не заметишь. Дыши, Брусничное солнце, совсем скоро ты увидишь мир другим.
Вот его рука гладила волосы, утешая, пытаясь принести облегчение, а вот она уже скользит через перья вскочившей на длинные ноги скопы. Варвара замерла, ошалело вертя головой. Мир вокруг стал больше, наполнился шумом, запахами, почти забылась та боль, через которую Яков заставил пройти, не предупредив.
Колдун рассмеялся. Резво отскочил назад, когда острый клюв попытался достать гладящую руку, отошел на пару шагов, беря разбег.
— Скопа значит… Я всегда знал, что ты не голубка, но чтоб такая девушка пряталась под оболочкой праведности. Поражен, Варвара. И восхищен.
Его прыжок был куда ловчее и грациознее. Короткая вспышка, в которой мир вокруг смазывается и громкий, до невероятного громкий для птичьего слуха хлопок глушит. Чтобы на землю аккуратно опустился черный коршун. С нее размером, не больше, из его клюва вырвался громкий крик, заходили по земле тяжелые огромные крылья, закручивая ветер и, ловко подпрыгнув, он взмыл в воздух.
Как же ей самой взлететь?
Привыкая к новому телу, Варвара сделала несколько неловких прыжков и, только разогнавшись, сумела взмыть в воздух. Ветер тут же подхватил ее, подставил поток под широкие крылья, заполняя душу восторгом.
И она закричала. Громогласно, сотрясая клекотом воздух, поднимаясь выше, к парящему в облаках Якову.
Свобода. Настолько громадная и всеобъемлющая, что о ней и помыслить нельзя было. Ощущение пустоты, широты бескрайнего неба. Ее крик подхватил и понес дальше коршун. Ныряя сквозь облака под палящими лучами солнца, ощущая, как под ними проносится верста за верстой. Как на ладони видны деревеньки, бескрайние поля и озера. Доносятся отзвуки громогласного хохота людей, празднующих Михайлов день, залихватские песни, звуки жалеек и гармони. По полям неслись вскачь серые длинноухие зайцы, аккуратно вышагивали тонконогие косули, пощипывающие подмерзшую траву.
Кто б сказал ей, что мир может быть таким открытым?
Глинка забывалась, с клекотом бросалась камнем вниз, ныряя в воздушных потоках стремилась обогнать мощнокрылого коршуна. Соревнуясь, пикируя к самой земле и распугивая мелкую живность. Забывшая о бедах, забывшая о оголодавшем на болотах человеческом теле. У пня она опускалась другой, переродившейся — прыжок дался легко, боль больше ничего не значила. Счастливо смеясь, она откатилась в сторону, позволяя прыгнуть Якову. И когда он, хохоча во все горло, упал на траву рядом, Варвара потянулась к нему навстречу.
Он больше не пах болотом — холодный воздух, свобода и можжевельник. На мгновение ей показалось, что замерший колдун оттолкнет ее, мягкое касание губ — все, что останется между ними в этот день… Как же Варвара ошиблась. Ошеломленный ее порывом, Яков застыл, а затем
И она отвечала. Горячо, влажно, задыхаясь в его широко открытый рот, отвечая на каждое резкое движение губ, зарываясь пальцами в длинные, пологом спадающие черные волосы тонкими пальцами. Как когда-то мечтала, как ночами грезила. Прижимая к себе, пока горячие пальцы Якова очерчивали линию скул, а затем опаляли кожу, спускаясь к груди. Дыхание сбилось, оглохшая от гула собственной крови в ушах, Глинка хватала ртом воздух, глядя затуманенным взглядом в ослепляюще-голубое небо, когда его губы скользнули к линии челюсти, прикусили кожу у уха, всасывая, оставляя отметины.
Она таяла. Растворялась в опьяняющем восторге, плавилась под уверенными касаниями, пока навстречу его рукам вылетало сердце.
Стоило Якову до конца опуститься на нее, убирая вес на один локоть, барыня бесстыдно развела ноги, чтобы удобно обхватить торс колдуна. Когда он плавно качнул бедрами, скользя напряженным членом у ее промежности, Варвару почти вынесло из собственного тела, со стоном она приподнялась, желая большего, прогнулась в спине.
Потому что все происходящее было так болезненно нужно, так правильно, как никогда раньше не ощущалось. Потому что сейчас его привычно прищуренный и серьезный взгляд лихорадочно пылал. Этот голод был общим.
— Что же ты делаешь… — Рычание у самого уха обдало кипятком, выбило из легких рваный выдох, потому что она вновь подмахивала бедрами, повторяя скользящее влажное движение. Желая большего. Ей так хотелось ощутить его внутри себя…
Сама. Эта мысль заставляла Якова потерять остатки человечности и здравомыслия.
Влажная, жаждущая, восторженно мягкая и отзывающаяся на любое касание. Распростертая под ним, открытая.
С глухим стоном он опустился ниже, прихватил зубами напряженный сосок, а затем зализал свою грубую ласку, оставляя тягучий влажный след. Тонкие пальцы Варвары тут же вцепились в его волосы, требовательно сжали, она сдавленно охнула, выгнулась навстречу так, что вот-вот захрустят позвонки.
Ненормальная. Такая отчаянно сумасбродная… Как же суметь остановиться?
Рука Якова скользнула вниз по впалому животу, дорожке ребер, а затем опустилась на внутреннюю сторону бедра, выводя дразнящие круги по чувствительной коже. Пока он целовал пылающие щеки, скользил языком по лихорадочно бьющейся голубоватой вене на шее. Пока с тихим поражающим всхлипом Варвара не потянула его за плечи, пытаясь опрокинуть в густую сухую траву, прикрытую пологом опавших листьев.
Еще немного и он потеряет контроль, забудет о собственном решении, оступится.
— Нет… — Звучит хрипло, сбито, он сам дышал, как загнанный зверь. На члене все еще чувствовалась ее влага, мысли о том, как она пыталась продолжить ласку разрывала его на куски. Чудовище, живущее в груди, вскинуло свою окровавленную морду, ломало клеть ребер, требуя большего. Душило здравый разум.
— Яков… — Мягкий гортанный зов опалил, приподнял волоски на загривке. Зацелованная и растрепанная Варвара смотрела умоляюще, пока ее пальцы… О, Господи, сомкнулись на его возбужденном члене и начали неспешное скольжение, выбили стон из его груди.